Вдоволь порезвившись, расстреляв по две обоймы патронов, и наставив друг другу синяков и защипов в рукопашной, мы повалились передохнуть на зеленый ковер. Лида медленным движением положила мою руку себе на живот, всхлипнула, потом закусила губу, унимая слезы, и, старательно сдерживая предательскую дрожь в голосе, выдавила из себя:
– Зря только в Крым ездили. Ничего не вышло. Пустая я. Не помогли эти грязи…
– Не помогли за один раз, помогут за два. Надо будет – и третий раз съездим, – голос у меня сейчас твердый, даже жесткий. Иначе нельзя.
– Ты сам-то веришь, что поможет? – жена приподнимается на локте и наклоняется надо мной, заглядывая прямо в глаза. Да, ей скоро двадцать шесть. По нынешним понятиям – совсем перестарок для рождения первого ребенка. Годы уходят и надежда тает.
– Верю, – мой голос спокоен, без всякого нажима, но по-прежнему тверд. Смотрю на нее, не отводя взгляда. – Прежде всего, я верю в тебя. В то, что ты не сдашься, не сломаешься, не раскиснешь, и пройдешь через все возможное и невозможное, чтобы добиться своего. Поэтому летом мы снова едем в Саки.
Беру ее руку в свою, и поочередно согревая каждый пальчик дыханием и отмечая мимолетными прикосновениями губ, заканчиваю каждый выдох словами. Паузы между ними получаются довольно заметными, поэтому выходит что-то вроде:
– …Радость моя… ненаглядная… хочу… чтобы ты… радовалась… вместе со мной. …Послушай… как заливаются… птицы… над нашей… головой. …Взгляни… на бег облаков… по синему… небу…
У меня не хватает выдержки на самом последнем пальце: поворачиваюсь и жадно ловлю ее губы своими, машинально смахивая рукой прошлогодние пожухлые травинки, приставшие к ее роскошным волосам (и зачем она их так коротко стрижет?). А затем мы лежим молча, вглядываемся в высокое небо над нами, слушаем щебетание весенних птах, и чувствуем, как бьются рядом наши сердца.
Когда мы занялись немудреной трапезой, Лида поинтересовалась:
– Ты вчера допоздна задержался на работе, сказал, что был очень серьезный разговор с Дзержинским. На ночь глядя больше ничего говорить не стал, обещал рассказать на свежую голову. Я жду.
Да, и верно. Был такой разговор, и было обещание жене с утра обо всем поведать. Слово надо держать.
– Феликс Эдмундович поставил меня перед очень нелегкой проблемой, – начинаю медленно, подбирая слова, чтобы точнее передать ход своих мыслей. – Он хочет рекомендовать меня кандидатом в члены ЦК.
– В ЦК? – недоверчиво переспросила Лида. – Это за какие такие заслуги?
– Вот в том-то и дело, что не знаю я за собой никаких таких заслуг, – подтверждаю ее сомнения. – Ведь самый высокий партийный пост, до которого я сейчас добрался – член Бауманского райкома. Да и то совсем недавно избрали, ни с какой стороны себя еще показать не успел.