(Тов. Дзержинский: Григорий, имей совесть!)
– Это беда не одного лишь ВСНХ. Это – следствие всей той недопустимой вялости и неопределенности экономической политики, которая характерна в последнее время для линии большинства. Вместо диктатуры пролетариата у нас установилась диктатура Наркомфина, когда все решения в экономической области определяются не классовыми интересами рабочих, а жалобами Сокольникова на угрозу сбалансированному бюджету и курсу червонца. Что же мы теперь, курсу червонца как священной корове поклоняться должны? И вот теперь нам вместо программы наступления социализма по всему фронту предлагают очередной отступательный маневр. Нет, это уже черт знает что такое!
После таких выпадов Дзержинский не сдержался и немедленно взял слово.
Дзержинский:
– Что предлагают нам выступавшие здесь ораторы от оппозиции? Ничего, кроме лозунгов и пустой трескотни. В проекте резолюции были ясно обозначены проблемы, на решение которых она нацелена. И что же, оппозиция сказала хоть слово об этих проблемах, предложила нам хотя бы какие-нибудь способы их решения? Ничего, кроме перемежающихся криков «Долой!» и «Ура! Вперед!» мы тут не услышали.
Дзержинский побледнел и прижал левую руку к груди. У меня тревожно екнуло внутри – ведь именно в 1926 году, как раз на Пленуме ЦК, и тоже после полемики с Пятаковым, Феликса Эдмундовича настиг сердечный приступ, который свел его в могилу. Председатель ВСНХ между тем продолжал:
– Особенно странно мне слышать такие речи от моего заместителя. Я всегда считал Пятакова хорошим организатором и грамотным экономистом. Только вот сегодня от него слышны только дезорганизаторские выкрики, не покоящиеся ни на каком экономическом расчете. Расчет здесь, наверное, все-таки есть, но это не экономический расчет, а расчет оппозиционного политикана!
(Одобрительный гул в зале).
– Не менее странно слышать речи о том, что империалисты ухватятся за нашу резолюцию, как за признание слабости, а товарищи рабочие впадут от такого признания в уныние. Неужели не ясно, что мы можем пойти на известное сотрудничество с частным капиталом именно потому, что мы стали значительно сильнее, чем раньше, и небольшой капиталистический сектор не представляет теперь для нас серьезной угрозы? Неужели не ясно, что признание правды, даже если она для нас в чем-то и неприятна, есть не признак нашей слабости, а признак нашей силы?
– Наша задача – полное использование частного капитала, отнюдь не ставка на его уничтожение, о чем упорно многие думают. Я против частного капитала в большом и даже среднем опте, но считаю, что без низового частного торговца нам никак сейчас обойтись нельзя. Без хорошо поставленной торговли нет удовлетворения потребностей населения, а наладить это дело немедленно только с помощью кооперации и государственной торговли я не вижу возможности. Я ничего не имею против крестьянина, который, заработав 100 или 200 рублей, занялся бы в деревне торговлей. Прогрессом является каждый торговый пункт, появляющийся там, где ныне нет и признаков торговли, откуда нужно за 20-25 километров ехать для покупки фунта сахара или бутылки керосина. Но чтобы частный торговец, в особенности в деревне, не грабил, не спекулировал, – его нужно поставить в здоровые условия, взять под защиту от местных администраторов, ведущих, вопреки постановлению партии, политику удушения частного торговца.