— Почему? — несколько озадаченная прямолинейностью, продолжила допытываться я.
— Потому что разглашение природы Одержимых и фактов, связанных с ней, за пределами посвященного круга приравнивается к государственной измене, — все с той же насмешкой пояснил ротмистр.
— И кто входит в посвященный круг?
— Его Императорское Величество и цесаревич. И Одержимые, конечно.
— И все? — недоверчиво нахмурилась я.
— И все, — безжалостно подтвердил Ветров. Я подняла взгляд на Маркова, и тот с легкой сочувственной улыбкой кивнул, подтверждая слова товарища.
Я, конечно, знала, что их тайны берегут, но чтобы вот так…
Разговор на этом оборвался. Мужчины явно были не настроены на беседу — кажется, дорога-между-мирами их к этому не располагала, — а мне хотелось спокойно подумать. Эта таинственность вокруг природы Одержимых представляла собой гораздо более серьезную проблему, чем могло показаться стороннему наблюдателю. Сильнее всего в этой жизни я не люблю что-то не понимать, а здесь образовался неразрешимый парадокс. Потому что с понятием государственной тайны я также была прекрасно знакома. Окажись я в стороне от этой загадки, я бы спокойно закрыла на нее глаза и выкинула из головы, но волею случая она заняла в моей жизни слишком много места, чтобы продолжать ее игнорировать. Более того, она явно претендовала на еще большее.
Мне казалось невозможным понять Ветрова, не имея представления о такой важной, основополагающей части его жизни. Невозможно понять — невозможно поверить, невозможно поверить — невозможно… ничего серьезного. Но, впрочем, я была готова попытаться. Если не смириться, то хотя бы разобраться своими силами. В конце концов, к измене приравнивается разглашение, а попытки выяснить желаемое другими путями вполне могут увенчаться успехом. В конце концов, меня же не интересуют тонкости их силы и восприятия, мне важно знать, как все это сказывается на личности и характере одного конкретного человека.
На этих мыслях меня и сморил сон.
И даже, кажется, снилось что-то очень хорошее, потому что просыпаться я не хотела совершенно. Там, за пределами сна, что-то происходило; я смутно слышала голоса, силилась вспомнить, кому они принадлежат, но никак не могла толком выбраться из уютного теплого кокона.
Очнулась я от тишины. Не мертвой и неподвижной, а удивительно знакомой и естественной. Очнувшись же, некоторое время смотрела прямо перед собой, пытаясь понять, где нахожусь, и в результате не нашла ничего умнее, как спросить:
— Мы что, уже приехали?
— Почти, — невозмутимо ответил Ветров.
— А почему ты меня не разбудил? — пробормотала, растирая ладонью лицо. Мы сидели в незнакомом аэролете на пассажирском месте; точнее, сидел Одержимый, а меня он уютно баюкал на руках, завернув в мой же собственный плащ.