К тому же они обеднеют. Сперва они захотят, чтобы за мной был самый лучший уход, и потратят все деньги на частную клинику вроде той, что у доктора Гордона. Наконец, когда деньги иссякнут, меня переведут в бесплатную больницу, где сотни людей вроде меня содержатся в огромной клетке в подвале.
Чем безнадежнее у тебя болезнь, тем дальше тебя упрятывают.
Каль развернулся и плыл к берегу.
Я наблюдала, как он медленно выбирается из доходившей ему до шеи воды. На стыке грязно-зеленого песка и бьющихся о берег светло-зеленых волн на мгновение показалось, что его тело разрезано пополам, как у белого морского червя. Затем оно полностью выползло из зелени моря на серо-зеленый берег и затерялось среди многих десятков других червей, которые извивались или просто валялись между морем и небом.
Я погребла руками по воде и постучала ногой о ногу. Похожая на остроконечную половинку яйца скала вроде бы не стала ближе, чем когда мы с Калем смотрели на нее с берега.
И тут я поняла, что плыть до самой скалы бессмысленно, поскольку мое тело воспользуется этим поводом, чтобы вылезти на сушу и полежать на солнце, собираясь с силами для обратного пути. Оставалось одно – утопиться здесь и сейчас. Поэтому я остановилась.
Я прижала руки к груди, резко пригнула голову и нырнула, раздвигая воду локтями. Вода давила мне на барабанные перепонки и на сердце. Я крутилась, чтобы погрузиться глубже, но не успела понять, где нахожусь, как вода буквально выплюнула меня под солнечные лучи, и мир ослепительно засверкал вокруг меня, словно россыпи синих, зеленых и желтых самоцветов.
Я терла глаза и тяжело дышала, как после сильного напряжения, но без усилий держалась на воде.
Я ныряла снова и снова, и всякий раз выскакивала на поверхность как пробка. Серая скала издевалась надо мной, качаясь на волнах легко, как спасательный круг. Я поняла, что потерпела поражение.
И повернула назад.
Цветы кивали мне, словно ярко одетые умненькие дети, когда я катила их по коридору. В своем серовато-зеленом волонтерском наряде я чувствовала себя никому не нужной дурой, в отличие от одетых в белые халаты врачей и сестер или даже уборщиц в коричневом со швабрами и ведрами с грязной водой, безмолвно проходивших мимо меня.
Если бы мне платили, неважно сколько, я, по крайней мере, считала бы это нормальной работой. Но все, что я получала за то, что целое утро развозила журналы, конфеты и цветы, – это бесплатный обед.
Мама сказала, что вылечиться от избыточных мыслей о себе можно, лишь помогая тем, кому хуже, чем тебе, так что Тереза пристроила меня волонтером в местную больницу. Это оказалось не очень легко, потому что волонтерством хотели заниматься все состоявшие в союзе домохозяек женщины, но мне повезло, поскольку многие из них уехали отдыхать. Я надеялась, что меня отправят в палаты с действительно тяжелыми больными, которые сквозь мое застывшее и онемевшее лицо разглядят, что я желаю им добра, и будут за это благодарны. Но возглавлявшая волонтеров светская дама из нашей церкви бегло посмотрела на меня и заявила: