– Они стоят на аграрной плацформе правых социалистов-революционеров, а то и обыкновенных кадетов, – пожав плечами, заметил матрос, обращаясь к голове. – Они не согласные с нашим лозунгом: забирай обратно награбленное. Как вы скажете, товарищ Ременюк?
– Я скажу, что среди местного крестьянства еще попадаются сильно-таки несознательные люди.
Пожелтели от ярости темные глаза Ткаченки. Каждый мускул стал отчетливо виден на его лице. Но и только. Больше ничем не выдал себя бывший фельдфебель.
– А я скажу обратно, – проговорил он небрежно, – чересчур все стали сознательные.
Здесь разговор застрял. Хозяин и гости долго молчали. Наконец, помолчав столько, сколько допускало приличие, Ткаченко, не торопясь, повел речь о новом сарайчике, который собирался строить.
Но тут голова и матрос вдруг нетерпеливо застучали посохами. Этого мига больше всего боялся Ткаченко.
– Кланяется вам молодой князь, – сказал голова решительно.
– Известный вам товарищ Котко, Семен Федорович, – торопливо прибавил матрос, – человек вполне справный, здоровый, холостой, хоть сейчас может обкрутиться с кем угодно…
– Ты! – зловеще сказал матросу Ременюк. – Заткнись, ради бога. Поперед батьки не суйся в пекло! – и любезно продолжал, обращаясь к Ткаченке: – Кланяется вам молодой князь и просит спытать у вас, Никанор Васильевич, отдадите вы за него свою дочку, Софью Никаноровну?
– Ну, и то же самое, – пробурчал матрос. – А я что говорю?
– Привяжи свою балалайку… И мы, его старосты, так же точно кланяемся вам и просим уважить, чтоб нам не пришлось вертаться без зарученья обратно через все село, насмех людям.
Ременюк бил наверняка. Отказать таким сватам было не под силу хитрому Ткаченке. Ткаченко и сам понимал это. Однако он медлил, подперев кулаком подбородок.
– Знаете что, загадали вы мне задачу, – тянул он, жмурясь. – Не ожидал я такого дела.
Была б Софья моложе, он сумел бы отговориться ее годами. Но девушке исполнилось девятнадцать. Возраст для деревенской невесты критический. Почти старая дева.
– Дайте подумать.
– Чего там подумать! – недовольно сказал матрос, для которого всякие формальности и волокита были хуже черта. – На самом деле! Девушка согласная? Согласная. Семен согласный? Согласный. А что касается папы, то папа тоже согласный. Папа свое нерушимое слово давал Семену еще на румынском фронте. Там у них один разговор был. Не молчите, папа, подтверждайте факты налицо или же начисто отрицайте.
– Я своего слова не вертаю. Как дочка, так и я, – сказал Ткаченко, не поднимая глаз. – Пускай она сама за себя скажет. – И с этими словами вышел.