Однако Нью-Йорк что-то слишком шумно встретил профессора Гранта.
Тучи аэропланов сбрасывали на шляпы прохожих и крыши авто миллионы летучек. Мальчишки-газетчики сбивали с ног людей. Метрополитены, со свистом глотающие туннели, как макароны, гудели миллионами человеческих голосов, слишком громких для трёх с половиной часов дня Нью-Йорка.
У вокзальной площади Грант увидел демонстрацию рабочих газовой сети. Они шли густой чёрной стеной, в безмолвии неся над головой красные плакаты.
Растерянные полисмены застенчиво прикладывали белые рубчатые дубинки к рыжим усам и не знали, что делать.
– В городе что-то случилось, – сказала Елена тревожно.
Профессор Грант поймал летящую над головой летучку и прочел:
"Призываю свободных граждан Штатов к полному спокойствию. Блокада Реджинальд-Симпля будет снята. Пейч, спровоцировавший рабочих доков, привлекается к суду. Матапаль".
Другая летучка гласила:
"Матапаль лжёт. Забастовка рабочих тяжёлой индустрии продолжается. Призываю рабочих к выдержке. Победа близка. Помогите снять блокаду. Пейч".
– Эге, – сказал профессор Грант. – Кажется, здесь назревают серьёзные события.
Елена остановила жестом руки проезжавшее такси и втащила задумавшегося отца внутрь.
– Дворец Центра! – крикнула она шоферу.
Улицы Нью-Йорка понеслись вокруг них каруселью. Дубинки полисменов, листки газетчиков, красные слоны автобусов, велосипедисты, фетровые шляпы, бары, мосты, форды, негритята с медными пуговицами, автоматы, сигарные лавки, кожура бананов на панели градом секли стёкла авто.
Казалось, что небоскрёбы Манхэттена валятся на стеклянные купола цирков, воздушные железные дороги падают в толпы на площади, ломая в своём падении памятники и пальмы.
Авто пролетело по Бродвею. Здесь у Таймс-сквера движение было настолько сильно, что моторы, бок к боку, сплошной стеной еле подвигались вперёд, стиснутые паюсной икрой пешеходов. Восемнадцать полисменов с трудом регулировали движение.
Едва авто Гранта проехало полкилометра от угла, как воздух рвануло с необычайной силой. Пешеходы попадали. Над толпой грозно пролетело синее пенсне, сорванное с магазина оптики. Раздался оглушительный взрыв.
Елена выглянула в окно. Там, позади, стоял столб дыма и пламени, в котором корчились железные балки и шторы.
Но остановиться было нельзя.
Тысячи такси рванулись вперёд.
От двадцатипятиэтажного небоскрёба на углу Таймс-сквера осталась пустая клетка, из которой люди и вещи были вытряхнуты, как выручка из проволочной кассы небогатого трактирщика перед закрытием заведения.
* * *
Очнувшись, Ван прежде всего схватился за велосипед, который был превращён в кривую восьмерку.