В комнатe было уже довольно свeтло. Мои часики остановились. Должно-быть -- пять, половина шестого. Феликс спал , завернувшись в пуховик , спиной ко мнe, я видeл только его макушку. Странное пробужденiе, странный разсвeт . Я вспомнил наш разговор , вспомнил , что мнe не удалось его убeдить, -- и новая, занимательнeйшая мысль овладeла мной. Читатель, я чувствовал себя по-дeтски свeжим послe недолгаго сна, душа моя была как -бы промыта, мнe в концe концов шел всего только тридцать шестой год , щедрый остаток жизни мог быть посвящен кое-чему другому, нежели мерзкой мечтe. В самом дeлe, -- какая занимательная, какая новая и прекрасная мысль, -- воспользоваться совeтом судьбы, и вот сейчас , сiю минуту, уйти из этой комнаты, навсегда покинуть, навсегда забыть моего двойника, да может быть он и вовсе непохож на меня, -- я видeл только макушку, он крeпко спал , повернувшись ко мнe спиной. Как отрок послe одинокой схватки стыднаго порока с необыкновенной силой и ясностью говорит себe: кончено, больше никогда, с этой минуты чистота, счастье чистоты, -так и я, высказав вчера все, все уже вперед испытав , измучившись и насладившись в полной {95} мeрe, был суевeрно готов отказаться навсегда от соблазна. Все стало так просто: на сосeдней кровати спал случайно пригрeтый мною бродяга, его пыльные бeдные башмаки, носками внутрь, стояли на полу, и с пролетарской аккуратностью было сложено на стулe его платье. Что я собственно дeлал в этом номерe провинцiальной гостиницы, какой смысл был дальше оставаться тут ? И этот трезвый, тяжелый запах чужого пота, это блeдносeрое небо в окнe, большая черная муха, сидeвшая на графинe, -- все говорило мнe: уйди, встань и уйди.
Я спустил ноги на завернувшiйся коврик , зачесал карманным гребешком волосы с висков назад , безшумно прошел по комнатe, надeл пиджак , пальто, шляпу, подхватил чемодан и вышел , неслышно прикрыв за собою дверь. Думаю, что если бы даже я и взглянул невзначай на лицо моего спящаго двойника, то я бы все-таки ушел , -- но я и не почувствовал побужденiя взглянуть, -- как тот же отрок , только-что мною помянутый, уже утром не удостаивает взглядом обольстительную фотографiю, которой ночью упивался.
Быстрым шагом , испытывая легкое головокруженiе, я спустился по лeстницe, заплатил за комнату и, провожаемый сонным взглядом лакея, вышел на улицу. Через полчаса я уже сидeл в вагонe, веселила душу коньячная отрыжка, а в уголках рта остались соленые слeды яичницы, торопливо с eденной в вокзальном буфетe. Так на низкой пищеводной нотe кончается эта смутная глава. {96}