Оливия застыла на месте, в самом деле, похожая на птичку под гипнотизирующим взглядом удава, а он вновь двинулся к ней. Взвыв от слепой ярости, она буквально бросилась на него. В это мгновение ей почему-то показалось, что следует сделать именно так. Он рассмеялся глубоким, выразительным смехом, приняв грудью удар ее легкого, мягкого тела. Она заколотила кулаками по его груди, и он прижал ее руки, заглядывая ей в глаза и пытаясь угадать, что она будет делать теперь. Она поняла, что он играет с ней, что ей самой придется преодолеть свой страх и что рано или поздно ее силы иссякнут.
Сорочка, прикрывавшая ее наготу, сползла с одного плеча, и ее подол попал ей под ноги. Когда она повернулась, чтобы его высвободить, он молниеносно выбросил руки и разорвал сорочку сверху донизу. Вскрикнув, она отступила назад, споткнулась о подушку, валявшуюся на полу, и упала. Он мгновенно сорвал с нее остатки сорочки и пригвоздил ее к полу своим телом так, что ей осталось только беспомощно извиваться под ним. Она хотела закричать, но у нее пропал голос. Погрузившаяся в полумрак комната завертелась над ней, и она почувствовала, как он развел ее руки и прижал к полу за ее головой.
— Нет, нет, пожалуйста, — всхлипнула она, но он только неподвижно возвышался над ней, сидя на ее бедрах так, чтобы не сделать ей больно. Его взгляд медленно двигался по ее телу, не упуская ни малейшей черточки нежных округлостей и порозовевшей от усилий кожи. Она сжала зубы, дрожа под его взглядом и тяжело дыша. Наконец Лоуренс удовлетворенно кивнул и улыбнулся так, словно она доставила ему огромное удовольствие, а затем свел ее руки за спиной и поднял ее с пола.
— Пойдем, моя красавица. Здесь не самое уютное место.
Оливия почувствовала боль в запястьях, когда он понес ее к кровати. Она попробовала лягнуть его, но тут же оказалась на постели под ним, и рот ее был закрыт поцелуем. Попытки оттолкнуть его ни к чему не привели, и вскоре она перестала сопротивляться и только жалобно постанывала. Он лежал на ней, но теперь их тела не разделяла даже тонкая ткань ее рубашки, как это было в аббатстве, и она кожей чувствовала его живое, теплое, трепещущее тело, его сильные мышцы. Сопротивление пришлось прекратить. Остались только дрожь и тяжелое, прерывистое дыхание. Остался этот ласковый, успокаивающий шепот:
— Перестань биться, маленькая птичка. Не надо сопротивляться. Лежи спокойно. Расслабься.
Он развязал шнурок и стянул с себя последний остававшийся на нем предмет одежды, а затем вновь схватил ее за запястья, когда она попыталась его оттолкнуть. Руки ее тут же были прижаты к подушке, и он впился в ее губы долгим поцелуем, от которого по жилам пробежал огонь, растопивший остатки сопротивления, закруживший в тумане сладких ощущений. Но все же нагота была слишком новой для нее и пугала. Она не могла более бороться и только стонала.