– Папа, это все из-за того, что я восхваляю прогресс мировой торговли. Будь его воля, мистер Белл до сих пор менял бы шкуры животных на желуди.
– Нет, я бы возделывал землю и выращивал картофель. И еще я стриг бы диких зверей и ткал полотно. Так что не преувеличивайте, мисс! Хотя я действительно устал от этой суеты. Все расталкивают друг друга в спешке стать богачами.
– Не каждый может сидеть в уютно обставленных комнатах колледжа и лениво смотреть со стороны на свои растущие богатства, – заметил мистер Хейл. – Не сомневаюсь, что многие люди были бы благодарны, если бы их собственность вдруг возросла в цене, как в твоем случае.
– Не думаю, что это обрадовало бы их. Им нравятся борьба и суматоха. Кто бы из этих людей согласился сидеть в кабинете, изучая прошлое и грезя о будущем в пророческом духе ученой братии? Зачем им подобные занятия? Фу-фу-фу! Я не верю, что в Милтоне найдется человек, способный тихо сидеть на одном месте. А ведь это великое искусство!
– Не удивлюсь, если милтонцы считают, что жители Оксфорда не умеют двигаться. Было бы неплохо перемешать их друг с другом.
– Это пошло бы на пользу только милтонцам. Им часто нравятся вещи, неприятные для других людей.
– Но ведь вы тоже из Милтона, – заметила Маргарет. – Я думала, вы гордитесь своим родным городом.
– Пока не вижу, чем гордиться. Вот если бы ты приехала в Оксфорд, Маргарет, я показал бы тебе настоящие места славы.
– Хорошо, – сказал мистер Хейл. – Сегодня вечером к нам на чай придет мистер Торнтон. Он гордится Милтоном с таким же энтузиазмом, как ты – Оксфордом. В общении друг с другом вы оба должны расширить свои взгляды.
– Спасибо, но я не хочу расширять свои взгляды, – ответил мистер Белл.
– Мистер Торнтон придет к нам на чаепитие? – уточнила Маргарет.
– Часов в пять, а может, чуть позже. Он не мог указать точного времени. Попросил, чтобы мы его не ждали.
Мистер Торнтон решил не спрашивать у матери, насколько обстоятельным был ее разговор о неправильном поведении Маргарет. Он знал, что отчет о проведенной беседе расстроит его своей необъективностью. Ему было хорошо известно, как будет выглядеть случившееся с ее точки зрения. Он и без того ежился, когда мать произносила имя Маргарет. Порицая и ревнуя мисс Хейл, мистер Торнтон продолжал любить ее – мучительно и страстно. Он мечтал о ней – представлял себе, как она танцует перед ним с распростертыми руками, легко и весело. И он ненавидел себя за этот манящий образ, лишенный ее характера. Словно некий злой демон завладевал ее формой, отштампованной в его сознании. Поэтому, пробуждаясь от грез, мистер Торнтон с трудом мог отделить Уну от Дуэссы