Когда отец вошел в прихожую, у Маргарет болезненно сжалось сердце. Страшась вызвать ревнивое раздражение матери, она не осмелилась выйти ему навстречу и рассказать о достигнутых успехах. Девушка чувствовала, что отец медлит, словно ожидая ее появления или какого-то одобрительного знака. Но она опасалась даже пошевелиться. Маргарет видела, как побледнело лицо матери, как начали подергиваться ее губы. Миссис Хейл тоже не могла унять волнение перед встречей с мужем. Через некоторое время отец открыл дверь и замер на пороге гостиной, не зная, входить ему в комнату или нет. Его бледность приобрела сероватый оттенок. Робкий взгляд и растерянность на лице мужчины делали его чрезмерно жалким. Но эта унылая неуверенность – психическая и телесная апатия – затронула сердце супруги. Она бросилась ему на грудь и заплакала.
– О, Ричард! Мой милый Ричард! Почему ты не рассказал мне об этом?
И тогда Маргарет, тоже расплакавшись, выбежала из гостиной, поднялась к себе в комнату, упала на кровать и зарылась лицом в подушки, чтобы заглушить истеричные рыдания, вырвавшиеся наконец наружу после целого дня жесточайшего самоконтроля. Она забыла о времени и даже не услышала, как служанка вошла в ее спальню для вечерней уборки. Напуганная девушка на цыпочках выскользнула из комнаты и побежала к миссис Диксон с донесением: мол, бедная мисс Хейл плачет так, что сердце разрывается. Она была уверена, что молодая хозяйка может серьезно заболеть, если будет продолжать в том же духе. В результате Маргарет вскоре ощутила, как ее тормошат за плечо. Рывком сев на кровати, она окинула взглядом комнату и увидела в тени знакомую фигуру Диксон. Та стояла, держа свечу за спиной, – старая служанка боялась ослепить покрасневшие глаза мисс Хейл.
– Диксон? – прошептала Маргарет, пытаясь взять себя в руки. – Я не слышала, как ты вошла. А что, уже пора ложиться спать?
Она коснулась ногами пола, но из-за слабости в коленях не осмелилась встать. Убрав с лица влажные пряди, Маргарет сделала вид, будто ничего плохого не произошло и она просто задремала.
– Я не знаю, какой сейчас час, – огорченно ответила Диксон. – С тех пор как ваша мать сообщила мне эти ужасные новости, пока я одевала ее к чаю, у меня нарушилось ощущение времени. Ума не приложу, как мы будем жить дальше. Когда Шарлотта сообщила мне, что вы рыдаете у себя в спальне, я ничуть не удивилась. Подумать только! Ваш отец решил объявить себя сектантом. В его-то возрасте! А ведь он был хорошо устроен при церкви и никто не обижал его. Знаете, мисс, мой кузен после пятидесяти лет стал методистским проповедником. Он всю жизнь проработал портным, хотя ни разу не смог сшить приличных брюк. Но ему нечего было стыдиться. Он ушел от своей профессии к Богу. А наш хозяин? Все наоборот! Я так и посетовала хозяйке: «Что сказал бы бедный сэр Джон? Ему никогда не нравился ваш брак с мистером Хейлом. Но если бы сэр Бересфорд знал, что дело дойдет до такого конца, он ругался бы хуже обычного, хотя это вряд ли возможно!»