Новгородцы ждали с нетерпением приезда Рюрика и Умилы, рады им и вот теперь неистово выражали свои чувства.
Умиле и её сыну подали коней, они сели на них и поскакали к дому Гостомысла.
Как только Умила и Рюрик поравнялись с Никитой, он пристально взглянул в лицо будущего новгородского старейшины, чтобы лучше его запомнить. Будто открылось ему на миг грядущее[84]…
Рюрик выглядел старше своих двадцати лет. Белокурые волосы, как у деда (купцы киевские неделю назад являлись перед очи Гостомысла, когда ему было лучше), прямо спускались на плечи, скулы вразлёт и прямой нос, как у славян с берегов Варяжского моря, глаза цвета… Вот глаза-то Никита не рассмотрел, кажется, тёмные… Лоб у княжича высокий, открытый, шея короткая, мощная, с которой свисала золотая тяжёлая цепь. Мускулистые руки, покатые сильные плечи и узкая талия выдавали в нём неутомимого ловкого бойца. Чувствовалось, что мать гордилась сыном; приветствуя собравшихся взмахом руки, она нет-нет да и взглядывала любовно на Рюрика.
Резвые кони вынеслись на подворье к Гостомыслу, ворота за ними закрылись, дружинники старейшины выкатили народу беременные, вёдер на тридцать, бочки с крепким мёдом, не пожалели даже напитки лучшего вкуса — с соком из зрелых прошлогодних вишен, — пей, гуляй, братва, веселись!
Никита с Горыней и их друзья-купцы потихоньку выбрались из людского скопища: ведали, чем завершается эта хмельная кутерьма… И здесь, в Новгороде, и дома, в Киеве…
По дороге к Людину концу, на котором располагались купцы иногородние и иноземные, завели разговор о торговых делах.
— Говорил Ратибору не брать столько сотового меду… У новгородцев своего невпроворот! — сказал Горыня.
— Верно. А воловьи кожи идут за милую душу.
— Я быков тут мало видал. И в те разы, когда приезжал сюда.
— Гостомысл, помнишь, баял, что сотовым мёдом торговать с водью[85] выгодно… Может, махнуть с купцами новгородскими? — предложил Горыня.
— Дело, — согласился Никита. — Только разрешат ли нам?.. Теперь надобно внука старейшины просить, сам-то, сказывают, при смерти.
— Жалко старейшину… Разумный муж, — заключил Горыня.
— Как-то Рюрик Новгородом будет править? — спросил участливо Никита.
— Не переживай, управится, — засмеялся его ДРУГ.
— Вот что, идём к Селяну, — вдруг предложил Никита.
Селян, Полянский купец, ходивший в Византию кормчим на судне Аскольда, жил сейчас при кораблях, стоящих на приколе у берега Ильмень-озера. Его Аскольд и Вышата, снаряжая торговых людей в земли словен ильменских, поставили начальным над ними и выделили два корабля. Решили так: на одном пойдут древлянские купцы, на другом — Полянские.