Алексеев Иван
ГЛЕБ
Крыша, где жил Глеб, на первый взгляд ничем не выделялась в ряду соседок. Впрочем, только на самый обычный взгляд. Для Глеба же внешняя сторона чердачного потолка выступала в роли одной из главных сторон мироздания. Нет, он не строил дома и не чистил трубы. Ко многим видам человеческой деятельности он относился как к явлениям природы, словно неразумное дитя. И не удивительно, ведь Глеб не был человеком. Более того, один его вид мог любого из людей привести в ужас, порождавший либо паническое бегство, либо, что хуже, попытку безжалостного убийства.
Издали Глеб походил на волшебным образом ожившую маленькую гаргулию: такое же скрюченное, словно под грузом злобы, тельце, такой же вечный полуприсед, такие же кожистые крылья летучей мыши. Однако трепет, вызываемый вхожим в число узнаваемых образов силуэтом фантастического чудовища, неминуемо перетекал во всеобъемлющее отвращение при ближайшем рассмотрении, когда взгляду открывалось неземного уродства личико. У Глеба на физиономии расположилась добрая дюжина глаз. Эти, лишенные век, а также белков и прочих излишеств органы ожерельем черного жемчуга обрамляли ротовое отверстие, а по периметру последнего в беспорядке торчали цепкие крючки зубов. Вот и все черты: ни ушей, ни носа, не говоря уж о бровях.
Ростом Глеб не вышел. Одна радость, что кошек перерос, а иначе бы не миновать гибели в когтистых лапах. Ведь, несмотря на пугающую внешность, Глеб не относился к категории бойцов. Круглым ртом, хоть и переполненным острыми зубами, как следует не укусишь; худенькими трехпалыми ручонками врага не ухватишь, не ударишь. А так, четверолапые любители сметаны за два квартала обходили крышу Глеба, не желая повторной встречи с яростно шипящим существом, чьи габариты удваивали расправленные крылья.
Каждую ночь Глеб в поисках пропитания выбирался из дома - гнезда, устроенного в укромном закутке среди вентиляционных труб. Окрестные мусорные баки успешно заменяли ему кафе и рестораны, а электрический свет, источаемый фонарями, окнами и машинами, дарил зрелища и развлечения. Тот факт, что люди не могли при встрече с Глебом оставаться невозмутимыми, заставил его все время мигрировать по городу, беспрестанно строить новые гнезда. Печальный опыт, наглядно выступавший рубцами на коже, обрек его на добровольное одиночество.
Имя себе Глеб выбрал сам. Родителей своих он не помнил. Да и были ли они у него? Он всегда ощущал себя неизменным, не ведая: взрослый он или ребенок, человек или насекомое. Одиночество, обеспеченное беспричинными гонениями, не могло ни дать ему имя, ни научить хорошим манерам. Весь спектр борьбы с проблемами существования Глебу пришлось постигать самому, то и дело обжигаясь. Он мастерил себе жилища из подручного материала, клеил их вязкой слюной, повинуясь некоему инстинкту. Как коршун парил он во мгле, высматривал добычу полный объедков мусорный бак. Но там где царила тьма, объедки попадались по большей части невкусные. Баки изобилия же, по непоколебимому мнению его, усиленно стерегли, уставя вожделенные районы города яркими фонарями. Там обитало немало вооруженных людей, считавших своим долгом выстрелить в маленького уродца. Всякий раз, когда пуля впивалась в бок, Глеб болел, зарекался чревоугодничать. Но все равно неумолимая сила регулярно тянула его к многоцветью огней, к празднику.
