Здешняя фауна отличалась куда большим разнообразием, нежели сообщество синих шариков, цветных спиралек, ходячих мостов и летающих ртов. То тут, то там мелькали перемещавшиеся всевозможными способами животные, погруженные в повседневные заботы. На радость, все они были меньше Глеба и не выказывали воинственности, правда и близко не подходили. Легкий ветерок еле слышно перебирал листьями, венчавшими деревья, срывал с них налет будоражащей свежести, деля ее промеж дышащими тварями. В пенистых облаках, фиолетовых снизу, а сверху ослепительно-белых, угадывались знакомые формы, виденные когда-то давным-давно. Куда-то враз подевалась усталость, уступив место в Глебе пушистой расслабленности.
Журчавший поблизости ручеек напомнил о существовании воды, в чистом виде отсутствовавшей по ту сторону туннеля. Воспоминание мгновенно иссушило рот, потянуло к источнику влаги. Глеб опустился на четвереньки, припал к трепещущей, жонглирующей мириадами маленьких солнц серебряной ленте, всосал в себя ее жизнедарящую плоть, с живостью наполнившую полумертвые, съежившиеся поры. Насытившись, окунул в воду лицо, промыл покалеченный глаз, отдал кудеснице-жидкости боль и грязь. И только утихомирив расстрадавшуюся плоть, взмыл в небо, разбросав ореол брызг.
Грандиозность открывшейся панорамы на миг отключила рефлексы, остановила сердце и сдавила легкие. Сад красных деревьев опоясывал огромным обручем великий город, - великий не своими размерами, сравнительно скромными, а своей красотой, идеальностью форм и цветов. Единственная улица спиралью обходила весь город и упиралась в огромное строение, по праву уместившееся в центре круга. Этот колосс архитектурой своей повторял остальные дома, но размерами превосходил их в тысячи раз. Солнце щедро золотило его башни, оттеняло роскошь шедевра, ослепляло не яркостью, а изобилием цвета.
Впечатление, создаваемое городом, наводило на мысль, что взгляды его строителей на мир близки взглядам Глеба. Так потрясли его совершенство, полновесная законченность этого, воистину, шедевра. Впрочем, внешне горожане разительно отличались от него. Внизу, на улице-спирали, копошились жители, весьма непривычной внешности: из бесформенного туловища, напоминавшего поросшую буграми сосиску, торчали от четырех до восьми членистых ног. И если четырехногие способны были только бродить, то счастливчики, обладавшие большим числом конечностей, то и дело пользовались любыми из них как руками.
Расхождение в числе ног обеспечивало классовое неравенство. Четвероногие худые, покорные, всем видом выказывавшие зависимость - семенили побитыми собаками, прижимаясь к домам, в то время как многоногие - упитанные, важные вальяжно вышагивали по середине улицы. Однако здешние патриции выполняли всю работу, включая самую грязную. То тут, то там они что-нибудь несли, копали, строили, чистили, следили за подрастающим поколением - крохотными сосисочками.