Перед каждым домом стоял сосуд, наполненный люминесцирующей жидкостью. Спиральная улица выглядела светящейся зеленой змеей, свернувшейся для сна. Горожане: строители, мастеровые, художники - были для него теперь злодеями, не знавшими ни совести, ни жалости. Они бродили по улице безо всякой цели. Гуляли. Однако в прогулке этой проступала тенденция к закономерности. Хаотичное движение мало-помалу упорядочивалось, несло своих участников к центру города, к гигантскому зданию - непременному атрибуту нехитрого архитектурного ансамбля здешних населенных пунктов.
Глеб подумал, что сборище в главном доме может быть каким-то образом связано с Адамом и тоже поддался всеобщему порыву, правда, оставаясь в воздухе, недоступным взорам. И если большинство желавших оказаться внутри воспользовались отверстием входа, то Глеб, разумеется, не из-за избытка скромности, избрал необычные двери. Башенки, торчавшие из крыши, были самыми обычными трубами, только не для выхода дыма, а для поступления извне света. Вот через одну из башенок Глеб и вознамерился пролезть.
Узкое жерло трубы стиснуло крылья так, что Глеб, не имея возможности планировать, попросту провалился. На его счастье, впрочем, недолгое, помещение оккупировали бледные растения - единственная пища горожан. Массивные столбы висели присосавшись к потолку, и - область тайн и чудес природы - неясно как там держались и чем питались. Глеб успел вцепиться в один из стволов, завис вниз головой, наблюдая за происходившим внизу.
В мертвом свете радиоактивной жижи копошились казавшиеся бесплотными тенями собравшиеся. В суматохе опрокинули один из сосудов-ламп, облив содержимым кого-то из сограждан. Тот недолго пометался, видимо, обожженный, но потом привык и из толпы выделялся лишь светящимся туловищем. Тем паче вскорости началось зрелище, полностью завладевшее вниманием присутствовавших.
Центральную часть здания, свободную от засилья белых лиан, занимал помост, затейливо изукрашенный сообразно вкусам населения. Один из аристократов, отличавшийся безобразно длинным телом, опиравшимся на добрый десяток ног, старчески, с трудом взобрался на сцену. Глеб так и не разобрался: где у сосисок глаза, а где рты, как они общаются. Что едят они, прикладываясь любым из наростов к питательным растениям полным невообразимой горечи он знал. Даже сейчас кое-кто совмещал приятное и полезное с участием в странном ритуале. Действо действительно выглядело весьма загадочным. Медленно текли минуты, а немая сцена внизу застыла, теряя смысл в отсутствие развития. Неужто эти сознания так проводят ночи, отдыхая от дневных трудов, сгрудившись вокруг почетного ложа? Впрочем, вскоре присутствующие ожили, возобновили суету, а десятиногий забегал по помосту. Верно произнес он красноречивый монолог мимикой или запахом, или еще чем, а теперь отдыхал, разминал затекшие члены. Но вот толпа снова застыла, замер и оратор, под ноги ему выбросили снизу нечто страшное, сплошную кровоточащую язву, еле живую, подергивающуюся в шоке, скрывавшем адскую боль, еще недавно называвшуюся Адамом. Десятиногий обул на одну из ног, ставшую рукой, конический предмет, острым концом ловко отсек Адаму крыло. Черный лист по-осеннему покрасневший вспорхнул вверх и по дуге спланировал в зал. Пальцы Глеба впились в лиану, погрузились в кислотную плоть, бесчувственные. А убийца на сцене вешил кровавую расправу. За первым крылом последовало другое, а за ними и руки, и ноги, после чего вошедший в азарт садист лишил Адама зубов. Оставшееся - беспомощное, но все еще живое не церемонясь спихнули на пол.