Люба бродила по магазину. В корзинке безжизненно распласталась шапка. Покупатели, разгоряченные акциями и жаждой великого обжорства, носились из отдела в отдел. Большие телеги измученно скрипели под тяжестью аппетитов. Горошек по акции был выложен перед кассами. Аккуратные баночки стояли пирамидой с большим красным ценником. Но покупать его не хотелось. Ничего не хотелось.
Прелестницы-елки никак не шли из головы. Она вспомнила отца. Как они каждый год ходили всей семьей выбирать елку. О! Это был особый ритуал. Папа скептически осматривал каждую красавицу, потом, закрыв глаза, с удовольствием вдыхал аромат каждой претендентки. Финалисток папа простукивал по стволу, прислушивался к звуку, шепоту веток. Наконец, с нашего с мамой одобрения, говорил:
– Вот эту! Только, голубчик, аккуратней. Чтоб ни одна иголочка не упала.
Отец никогда не торговался.
– Мы ж не рабыню покупаем, а царицу! – Руки с раскрытыми ладонями чуть поднимались вверх – и Люба ясно представляла корону для королевы праздника.
Все елочки, выбранные отцом, были маленькими, аккуратными и пышными. Сейчас Люба понимала причину этой театральности на елочном базаре. Отец искал самую недорогую, но достойную.
Пять лет назад папы не стало. Он умер за два часа до Нового года, как назло, под новогодней елкой. Мама перестала ходить. Обожаемый хвойный запах стал смертельно опасным для этой хрупкой женщины.
Но Люба все равно любила елки. Любила – как отца: всем сердцем, всей душой.
* * *
Утро. Новый год. Любушка сладко потянулась. Солнечный зайчик приветливо уселся в ногах.
Все-таки Новый год. «Ура» – пусть не самое громкое и радостное. Но настроение упрямо карабкалось вверх. Люба спустила ноги с дивана и по детской привычке соединила большие пальцы. Удивительно, но хотелось встать и умыться. Хотелось что-то делать. Даже мама в это утро не капризничала в ванной: за час управились и с душем, и с туалетом. Гречневая каша с молоком опять сползла на плитку. Да и ладно! Сегодня все равно генеральная уборка.
– Люба, Алексей-то тебя поздравил? – Мама сидела в кресле возле окна. Половина лица и прядь седых локонов были заботливо освещены солнцем. Ярким, морозным, праздничным.
– Да ну его! – огрызнулась Люба. В душе и без того скребли кошки: после встречи возле супермаркета Алексей не появлялся.
– Любушка, что ты так про него? Про Лешу все хорошо отзываются. Тебе тяжело одной, я же вижу…
– Ма-а-ам! – повышая голос, оборвала Люба. «Кому мы нужны? Особенно ты!» – чуть не сорвалось со стиснутых губ. – Ешь, – скомандовала дочь.
День плелся к вечеру. Полы тщательно и с остервенением вымыты, плита таки сдалась на милость «Пемолюкса» и затравленно блестит, праздничный оливье изрублен в мелкую крошку и томится в холодильнике. Осталось горячее и бутерброды. Бутербро-о-оды! По папиному рецепту. С килечкой. От одной мысли теплело в животе. Черный хлебушек слегка подрумянен на сливочном масле, яичко разрезано вдоль, ровным овальным кружочком кладется на хлебушек. Килечка, «раскрытая» как книжка, уложена на яйцо. А сверху – лимонный сок. И вот теперь – запекать в духовочке буквально минуту при высокой температуре, чтобы рыбка блестела желейной пленочкой. Папа был гурман. С папой все было по-другому.