Даже я, едва ли не самая мелкая среди известных мне нагов, казалась себе большой рядом с Террором, отчего постоянно хотелось позаботиться о Повелителе и обогреть его. Но императорская рабыня не имеет права навязывать свои чувства хозяину, так что всю дорогу до встречи с ограми я усиленно делала вид, что являю собой образец послушания и здравомыслия. Однако к той памятной ночи, когда в небе сверкнула странная точка, я перестала себе врать. Повелитель завладел и моим сердцем. Разговор про влюбленных и звезды раскрыл мне глаза на собственные переживания. Стали понятны и томление при взгляде на хозяина, и постоянное желание прикасаться к нему, и обмирание при звуках его голоса. Да только признаться ему в своих чувствах я не смела. Кто я, а кто он? Рабыня и принц… Такое только в сказках бывает. Но, думая так, я ошиблась.
При воспоминании о событиях в стойбище огров я похолодела. В тот день одна только мысль о том, что Повелитель может умереть, парализовала хвост. Когда меня допрашивали в шатре вождя, память отключилась. Следующее, что запомнилось, — стрелы, впивающиеся в тело Террора. И его ледяной голодный взгляд, от которого, казалось, кожа лохмотьями поползла с плоти. Еще там была боль, замешанная на гордости и упрямстве. Я плакала, ощущая боль от каждой раны хозяина. И гордилась Повелителем, который так и не издал ни звука во время расстрела. А потом была темнота, из которой я выбралась, только когда все уже было кончено.
Вспоминая тот ужас, я забралась поглубже под мохнатое одеяло и прижалась к Террору. Моркот что-то буркнул во сне и благополучно залез на меня, не открывая глаз. Наше тепло так сладко убаюкивало Повелителя… Стараясь даже пореже дышать, я продолжала вспоминать. Огненный кошмар, похитивший хозяина прямо из пиршественного зала эльфов, не забудется никогда. Мысли скакнули к тому дереву, на котором я в тот день решила понежиться, скрывшись от всех в момент особенно острого приступа своих чувств к Террору, не выдавать которые было все тяжелее и тяжелее с каждым днем. Обвив хвостом толстую ветку, я привалилась спиной к шершавому стволу и предалась мрачным мыслям. Помню, тогда вновь нахлынули переживания о моем рабстве и безысходности положения. Кто я, а кто он?! До боли в груди хотелось касаться этого моркота. Тянуло к Террору так сильно, словно без него и жизни не будет. Тяжко было сознавать, что нам никогда не прикоснуться друг к другу на равных. Условия моего рабства предполагали оказание и постельных утех, но только по приказу хозяина. К чести моркота, он пока еще не воспользовался привилегией. Словно ему даже в голову не приходило приказать мне разделить с ним ложе. Но в моменты близости, как в ту ночь у костра, когда он прижимал меня к себе, накатывало что-то теплое, мягкое и тянущее в груди. Я отдавала себе отчет, что если он все-таки прикажет — лягу без единого слова протеста. Так хотелось ощутить моркота одним целым с собой. То, что я полукровка, как раз и позволяло мне быть постельной служанкой. В отличие от многих других нагайн, которые не могут менять форму, я в любой момент способна стать двуногой со всеми причитающимися особенностями. В тот день я предавалась лихорадочным тяжким мечтам, когда заметила, что именно под моим деревом уселся Террор, размышляя о чем-то своем. Потом были падение, его теплые руки на моей талии и долгожданный поцелуй, в котором сгорели все сомнения. Я была ему нужна, и этого хватило для того, чтобы обрести ноги.