Я невесомо провела пальцами по щеке спящего моркота, все еще не очень понимая, как получилось, что последние дни мы так сладко не высыпаемся. Мало, катастрофически мало нам ночных часов между днями его дел и обязанностей. Был за всем этим и мрачный червячок сомнений, не дававший покоя даже сейчас. Рабского положения одной нагайны никто не отменял. И каждую минуту, каждый час я с дрожью ждала равнодушных слов, отталкивающих нас друг от друга. Конечно, Террор не раз говорил мне, что любит, но почему тогда продолжает держать рабыней? Почему не даст свободы? Это в его силах. Но он этого не делает.
Мрачные мысли заставили расплыться утренний сумрак. Это больно — сознавать, что за словами нет ничего. Террор вновь пошевелился, сполз с меня, приоткрыл сонные равнодушные глаза и пробормотал:
— Пить принеси.
Я вздрогнула, сглотнула холодный комок в горле, вылезла из-под одеяла и подошла к столику, на котором стояли кувшин с морсом и стеклянный бокал. Янтарная жидкость плеснула, разбиваясь о стенки сосуда. Вот так оно и есть. Мечтай, не мечтай — все равно ничто не изменится. Разменная я змейка, ничего больше. Подай, принеси, не мешай… И постель. Как надолго? Я вздохнула, ощущая в сердце пустоту. Террор принял бокал из моих рук, жадно выпил морс и завалился дремать дальше, пробурчав:
— Прогуляйся, что ли.
Утро окончательно потускнело. Отсылает вон. Что ж, значит, так тому и быть. Я прикрыла глаза, стягивая к себе астральные нити. Через миг вместо ног шевельнулся чешуйчатый хвост. Привыкла ползать, вот и незачем бегать. Криво усмехнувшись самой себе в зеркале, я взялась за ручку двери, потянула створку на себя и…
Черный туман облаками холода скользнул в комнату, клубясь странным глухим шепотом:
— Осыпаются травы, пустыня ликует… И живым нету славы, слуги смерти пируют… На песке отраженье нашей жизни блестит… На душе пораженье нашей страсти хрипит…
Пронзительный холод сковал тело, соскребая кожу с плоти. Я не могла пошевелиться, лишь смотрела, как из пор на коже проступили капельки крови и медленно заскользили вниз. В сердце дрогнуло узнавание. Фамильный шепот Забвения. Наше родовое заклятие. Но как? И почему? Моя семья решила, что мне пора умереть? Глухой к жизни покой начал растекаться по жилам. Где-то за спиной кто-то равнодушно сказал:
— Ну вот, приплыли.
Горячая синева прозрачными крыльями накрыла меня, отсекая черный туман. Клочья марева натужно попытались пробиться сквозь барьер, а затем бессильно развеялись. Отпустив ручку на двери, я свалилась на пол. Надо мной показался Террор. Его черные глаза моргнули раз, другой, после чего моркот вдруг выругался и крикнул: