Через несколько дней проштрафившийся офицер пришел к командиру полка:
— Дайте мне самое тяжелое задание, чтобы я мог искупить свою вину, — просил он. В голосе его звучало искреннее раскаяние. Командир полка поверил и простил его.
— Нужно достать «языка». Подбери смельчаков. О готовности доложишь, — оказал майор.
— Есть добыть «языка»! — твердо ответил Броварец.
В тот же час Броварец пошел в подразделения полка и подобрал на выполнение задания шесть добровольцев.
…Темная зимняя ночь поглотила семерку отважных. Разведчики удачно прошли через минные поля свои и врага.
Немецкие часовые, непривычные к морозам, кутались в шалях. На ногах у них соломенные эрзац-боты.
Смельчаки подкрались к одному, схватили, сунули в рот кляп.
— Тащите! — скомандовал Броварец, а сам с противотанковой миной бросился к блиндажу.
«Языка» еще не протащили через нейтральное поле, как раздался взрыв. Начался переполох. Затрещали пулеметы, а вскоре начали рваться мины. На позиции стало светло, как днем.
Около трех часов разведчики ждали, пока утихнет огонь, перестанут вспыхивать ракеты.
Полумертвого от страха немца разведчики приволокли в штаб полка, а оттуда в штаб дивизии.
Так нашему командованию удалось добыть очень ценные сведения.
Броварца восстановили в звании старшего лейтенанта, и он снова стал командиром своей роты.
Командирские способности Броварца и мужество вызывали восхищение. Свою вину он искупил в многочисленных боях. Скоро его назначили командиром батальона. Но смерть не пощадила и этого отважного патриота.
* * *
…В бою под деревней Тарутино я командовал батальоном. Ожидали немецкую контратаку, поэтому спешно рыли в снежных сугробах окопы.
Мой наблюдательный пункт размещался в сарае. Группа связных ютилась в углу. За сараем лошади, орудийные передки.
Батальон поддерживала батарея 45-миллиметровых пушек.
— Мои пушки не берут танки, — жаловался комбат. Он просто был в отчаянии от этого.
Смотрю отходит его артиллерия, а за ней и стрелки.
— Остановить орудия! — кричу я.
Немец нажал очень сильно. Снаряды и мины рвутся кругом сарая, ничего не видно, кроме разрывов.
Вдруг я почувствовал сильный удар. Слышу кричат:
— Марченко убили, командира батальона убили!
Стараюсь шевелить руками и ногами, чтобы заметили, что я живой.
Очнулся только в госпитале. Тяжелое черепное ранение. Там же оказался командир батареи, который поддерживал меня в Тарутино. У него вместо ног — обрубки. Через день его унесли из палаты, и по плачу сестер я догадался, что его не стало.
Мне делали операцию в другом госпитале. Потом я очнулся в Торжке в палате выздоравливающих. Какое это счастье! Снова на ногах и почти здоров-!