Она наконец подошла к кровати, постояла некоторое время рядом, не дыша, не шевелясь, словно призрак во плоти. Потом осторожно присела и, чуть помедлив, взяла горячую руку Ахмеда в свою ладонь. Другой утерла слезы – мешали смотреть. Хотя, знает тот же Аллах, все бы отдала, чтобы этого не видеть.
Кожей чувствовала, как горит тело Ахмеда, как смертельная болезнь пожирает его изнутри, оставляя за собой выжженную пустошь.
– О мой повелитель и владыка, что мне делать? Как помочь тебе? – прошептала в каком-то исступлении. И знала твердо: скажи ей сейчас Аллах: «Отдай свою жизнь за него, и он будет жить» – отдала бы, не раздумывая.
Ахмед словно услышал. Дыхание, до этого частое, затрудненное, словно воздух, прежде чем достичь груди, прорывался сквозь какие-то преграды, вдруг успокоилось, стало чище. Взгляд обрел некую осмысленность, перестал упираться в потолок, скользнул мимо окон, миновал было женщину, но через мгновение вернулся, задержался на ней – и она с внутренним трепетом разглядела в этом взгляде узнавание. Зацепился, подобно якорю корабля, блуждающего ранее в пустом безбрежном море, и уже не отпускал ни на секунду. Губы, потрескавшиеся от внутреннего жара, шевельнулись, и женщина расслышала на выдохе, горячем и сухом:
– Рад тебе…
И она опять заплакала, но уже от облегчения. Хотелось верить, что Ахмед сражался и победил, вернулся оттуда, откуда не возвращаются, долгое плавание наконец завершилось и он снова тут, рядом, в сознании и добром здравии. Или хотя бы на пути к нему.
А еще он сжал пальцы на ее ладони. Слабо, неуверенно, но это было пожатие, которое сказало куда больше, нежели слова.
– И я очень рада тебя видеть, мой Ахмед. Ты нас всех напугал, но меня особенно. Зачем надо было пить ту воду? Ну зачем?
Разумом понимала, что не о том говорит, сделанного уже не воротишь, но не смогла удержаться: сначала упрекнуть, а потом пожалеть. В очередной раз словно увидев и услышав все со стороны, поняла: это получилось у нее не просто по-женски, а скорее по-матерински. И знала: она сейчас права той женской правотой, когда виновных ищут даже среди своих, но все равно готовы отдать за них собственную жизнь. Однако понимала и то, что здесь и сейчас это уже имеет мало смысла. Аллах рассудил по-своему. Ему, как всегда, видней.
– Перестань… – поморщился Ахмед, и в глубине его зрачков на миг мелькнуло раздражение. А потом сразу, без какого-либо перехода, в них снова образовалась пустота. Он будто всматривался куда-то внутрь себя, что-то искал там и не находил. На лбу выступили крупные капли пота, и женщина потянулась за влажным платком, что вместе с кувшином и большой пиалой находился на столике рядом с кроватью. Вытерла пот с лица больного, протерла и грудь. Ахмед не шевелился, опять безучастный, безвольный. Наверное, снадобье Нарбани уже начало действовать в полную силу.