Это, впрочем, ничего не меняет, напомнила себе Махпейкер. Все равно он старший сын султана, наследник трона Блистательной Порты, когда-нибудь ему будет принадлежать полмира…
А они с Башар будут принадлежать ему уже сейчас, этой ночью.
Это грядущее, недавно видевшееся не просто близким и неизбежным, но и желанным, сейчас отчего-то особого восторга не вызывало. Хадидже бы сюда…
Весь пол был устлан коврами, и поверх них, от входа к ложу, узкой полосой тянулась белая циновка. Вот по ней, значит, и надлежит совершить ритуал вползания.
Циновка эта, конечно же, рассчитана на то, что по ней проследует одна девушка. Все по дворцовому обычаю и установлениям. Но тут уж никто Ахмеду не виноват, что он на эту ночь двоих себе вытребовал. Что-то он с тремя бы делал?
Мальчишка. Сопляк. Зазнайка несчастный!
Но, сказать по правде, будь здесь сейчас Хадидже, все решилось бы просто. Она бы сразу поняла, как себя повести, а они подстроились бы к ней. Уже не подгоняя перед собой, а вправду следуя за старшей подругой, как за старшей. Потому что – Махпейкер неохотно признала это – та действительно старшая. Не в возрасте дело, а в пробуждении какой-то новой сущности, у них с Башар еще дремлющей. Даже нынешняя неловкость Хадидже, ее робость и застенчивость – оттуда, из этого старшинства.
Но ведь нет с ними сейчас Хадидже…
Так что Махпейкер посмотрела на Башар, Башар посмотрела на Махпейкер, обе они сделали движение опуститься на колени – прямо на эту дорожку, – но так его и не завершили. Стали на нее бок о бок, бедро к бедру, ступня к ступне (вторая нога – за пределами дорожки, на ворсе ковра), двинулись к ложу шахзаде в рост. На третьем шаге, без слов поняв друг друга, поймали ритм, покатили плавную волну плясового движения. Начали было как танец «бар», но тут же, опять-таки телом, без слов, ощутили, что без ребаба и свирели уместнее окажется «халай». На него и перешли, им и продолжили. Не самый это сложный из танцев: старинный, но древность ему высшего благородства не придала – однако такое лишь подлинные ценители умеют понять. А вот для тебя, шахзаде, это красота несказанная: наша гибкость и изящество, наше мастерство, паутинная тонкость наших одеяний, нетронутая красота наших юных тел… Цени же, наслаждайся, о наследник султанского трона, властелин и повелитель!
Да что ты можешь понять в этом, мальчишка, куренок ощипанный…
Ахмед следил за ними с высоты перин и подушек. Глаза его влажно поблескивали, как ягоды тутовника. С того мгновения, как девочки начали свой путь в танце, он не пошевелился, словечка единого не сказал. Лежал точно кукла, обернутая в красную тряпицу.