— Мать! Может, Феофанью Хлызову на лесозаводе попросить? Она эть вроде родней тебе доводится? Попрошу завтра, чтобы разрешила денничек пригородить… Как думашь, не откажет?
— Дак пошто, поди, ей отказывать-то? — Мать разводит руками.
— Ну если даст согласие, тогда на ночь у иё можно будет оставлять. А пасти в леспромхозовском табуне. Тоже, поди, не должны отказать — свой же я, рабочий!..
— А доить-то?! — Мать всплескивает руками. — Четыре километра туда да четыре обратно… Это во скоко же подыматься-то надо будет? Часа в четыре… Да ково там — ране! Пока дойдешь, пока подоишь, а в шесь табун уж поди-кося угоняют. У нас вон дак и в полшестого когда уходит…
— Ну а чё заделашь?! Продать — а этова чем кормить? — Отец кивает на Кольку.
— Да ково ты болташь — продать!..
Колька подпрыгивает на ступеньке:
— Не надо продавать Маньку! Я буду на лесозавод гонять!
— Тебя не спрашивают, не сплясывай! Погонщик какой нашелся! Иди-ко вон в избу! — Отец берет его за локоть и старается приподнять. Колька руку вырывает:
— Ага, а чё я не смогу ли чё ли?!
— Ладно, Коля, пойдем домой. Надо на стол чё-то собирать. — Мать шагает ко крыльцу и подталкивает Кольку к дверям в сени. — Замочи груздешки-то в корыте, а ягоды в чулан поставь, — говорит она отцу.
Колька сидит на лавке. Мать клюкой достает из печи чугунок. Входит отец. Он снимает пиджак, вешает его на гвоздь, отодвигает под верхним голбчиком занавеску, за которой висит рукомойник, долго фыркает, моет шею. Потом вытирается полотенцем и заставляет мыть руки Кольку. Ему не хочется мочить руки, и он упирается.
— Да он же их все с ягодами облизал, — говорит мать.
— Ну да-а! — Кольке хочется доказать, что облизал не «все», он плюет на ладошку и трет ее пальцем. На ладони проступает белая полоска.
— Вот и не все!
— Марш! С мылом! — приказывает отец.
Мать переливает из чугунка в миску жареху, по избе плывет щекочущий ноздри дух упревшей картошки с мясом и луком. Кольке хочется скорее сесть за стол, и он быстро моет руки.
— Што за праздник? — спрашивает отец.
— Да старая курица кластись перестала. Ростится и ростится, парить собралась. Зарубила утресь…
— Вопче-то не ко времени севодня бы, — говорит отец.
— Пошто?
Отец не отвечает и садится на свое место — на короткую лавочку в простенке между божницей и горничной дверью, снимает со стола тряпицу, берет заломанный калач.
— Дай-ко ножик, мать!
Колька пригибает голову к столу.
— Да где жо он? Лешак его знат… — Мать переставляет на лавке в кути ладки, кринки, заглядывает в шкапчик.
— Брал? — говорит отец.
— Бра-ал…