— Обесчестил дочку мою, негодяй, что вот делать с тобой теперь, а? — Финн вот вроде и хмурится, и сопит, как кабан весь ощетинился, а я вижу, что все это напоказ, для посторонних — Лишил девичества кровиночку… Поди сюда Турид, погляди-ка на него, и скажи нам, почему на старости лет я такой позор терпеть должен? Родная дочь…
Я пучком сена срам прикрыл, стою, как дурак, и дошло до меня, что влип я крупно.
— Так он соблазнил меня, папа, снасильничал! Как шепнул что-то, так у меня в голове и помутнело — врет и не краснеет! — А как в себя пришла, он, поганец, рядышком, голый…
— Насильник, значит — рожа Финна скривилась — Знаешь, что по закону с тобой делать полагается?
Я, похоже, в полной заднице.
А как же: испорченная девица — одна штука, есть; гневливая родня, три штуки — есть; свидетели — тоже имеются. По закону, взявший свободную деву против ее воли подвергается посажению на кол, и будет на нем сидеть, в назидание другим преступникам, пока не протухнет. Это если докажут. Но плевать всем, что Турид и до меня была семь раз не дева и ее полборга перепробовало — попался-то я!
Что ж делать то…
— Так что, Свартхевди Бьернссон, тинг мне собирать, да судить тебя прилюдно, или зятем звать, и к свадьбе готовиться? — а ведь доволен, собака, стоит, хоть виду не показывает, радости полные штаны.
Я его понимаю: о том, что дочь его беспутная б***дь весь борг знает, и чтоб такое «сокровище» со двора сбагрить, Финн ничего не пожалеет. А тут я попался — сын уважаемого человека (хоть и приемный), сам по себе перспективный, еще и колдун будущий — со всех сторон хорошо. Но мне от этого не легче.
— Ложь это — бурчу себе под нос — Ничем ее не одурманивал я!
— Скажи, уважаемый Торстейн — обратился довольнющий Финн к жрецу — Мог этот дренг такое учинить? В силах ли был?
Тот щербато мне ухмыльнулся, сверкнул глазами.
— Мог.
Вот и вылезла наша неприязнь со жрецом, дала о себе знать.
Дело-то подковы ломаной не стоило, как мне думается, хоть жрец считал, видимо, иначе.
Было-то как все: в гостях у Финна надрызгался Торстейн браги с хозяевами, чего они там отмечали — неважно. А как пора стало домой собираться, вышел жрец за ворота усадьбы — тут его на свежем воздухе и накрыло. Пригрезилось ему, что драккар новый к спуску готовится, надо освятить его, благословить всяко. Ну он и давай ритуал исполнять.
Вокруг Гримова сарая с дровами.
От огня его заклял, от гнили, от разрушений, благословил на мореходность, чтоб паруса и весел слушался, чтоб нес славных хирдманов к победам, короче, знатный сарай получился, хоть на воду спускай, да в набег на нем плыви. Торстейн даже кадило свое с благовонием запалил, которое всегда в своей сумке таскал, а уж с ней он никогда не расставался. И духов всех изгнал злых. Их много должно быть, в дровах то сидит обычно…