Фальк привалился к машине. Голова у него гудела.
— Давно ты знаешь? — спросил он.
— Что Люк солгал, когда давал тебе алиби? Все это время. Сколько это будет, лет двадцать с небольшим? В тот день, когда это случилось, я видел Люка. Он ехал на велосипеде, один. Совсем не там, где вы, ребята, сказали, что вы были. — Он помолчал. — Никогда никому об этом не рассказывал.
— Я не убивал Элли Дикон.
Где-то рядом, скрытые тьмой, верещали цикады.
Джерри кивнул, глядя вниз, себе под ноги.
— Аарон, если бы я хоть на секунду подумал, что ты это сделал, я бы не стал молчать. Почему, как ты думаешь, я ничего не сказал? Это бы тебе жизнь сломало. Подозрения висели бы над тобой годы. И дали бы они тебе поступить в полицию? Люка бы это тоже подвело под статью, за то, что солгал. И все ради чего? Девочка все равно была мертва. Очевидно, покончила с собой, и знаю, так думал не я один. Вы, ребята, никакого отношения к этому не имели. — Джерри ковырнул ботинком землю. — По крайней мере, я так думал.
— А теперь?
— Теперь? Господи. Не знаю, что и думать. Я всегда считал, что Люк солгал, чтобы защитить тебя. Но теперь у меня убита невестка, убит внук, а ружье все в отпечатках моего собственного сына, который тоже мертв.
Джерри провел рукой по лицу.
— Я любил Люка. Защищал бы его до конца. Но Карен и Билли я тоже любил. И Шарлот. Я бы сошел в могилу, повторяя, что мой сын просто не мог совершить такое. Но вот голос у меня в голове все шепчет: Это правда? Ты уверен? Так что я спрашиваю тебя. Здесь. Сейчас. Люк дал тебе алиби, чтобы защитить тебя, Аарон? Или он солгал, чтобы защитить себя?
— Никто никогда не говорил, что Люк мог быть в ответе за то, что случилось с Элли, — сказал Фальк осторожно.
— Нет, — ответил Джерри. — И не в последнюю очередь потому, что вы друг друга прикрыли, а? Мы с тобой оба знали, что он солгал, но ни ты, ни я ничего не сказали. Так вот в чем вопрос: значит ли это, что кровь невестки и внука — у меня на руках?
Джерри склонил голову, и тени скрыли его выражение.
— Вот о чем тебе надо бы спросить себя, прежде чем ты сбежишь, поджав хвост, в Мельбурн. Я и ты — мы с тобой оба скрыли правду. Если я виновен, то и ты — тоже.
Дорога обратно, в паб, казалось, прибавила в длине. Фальк включил дальний свет, и фары вырезали во мраке два белых конуса. У него было ощущение, что на много миль вокруг никого, кроме него, нет. Впереди — пустота, позади — пустота.
Он почувствовал, как под колесами что-то тошнотворно хрустнуло, кажется, даже раньше, чем увидел расплывчатое пятнышко, метнувшееся через дорогу. Кролик. Вот он есть, а вот его нет. Он рефлекторно нажал на тормоз, но запоздал — на тысячу кило веса и восемьдесят километров в час. Тормозить или нет — разницы никакой. Ощущение было такое, будто его толкнули в грудь. И этот толчок будто высвободил что-то у Фалька в мозгу. Воспоминание, которое не всплывало в памяти уже много лет, вдруг скользнуло на поверхность.