– Капрал, поднимай людей, – приказал я. И вполголоса добавил для Ивана:
– Дискотека начинается!
Наверное, мне стоило бы проявить героизм и первым ворваться в кабак, но солдаты предусмотрительно оттеснили меня, так что внутри я оказался в числе последних. Иван, и тот меня опередил и сейчас командовал на пару с капралом.
Глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к сумраку. Кабак освещали всего несколько лучин. Слабые огоньки трепыхались от сквозняка и человеческого дыхания.
Воняло страшно: какой-то кислятиной, годами немытым телом, портянками, гнилой едой… На лавках, а то и на холодном земляном полу вповалку лежали спящие люди: и разбойники из шайки Сапежского, и деревенские бабы, выбранные ими для понятного развлечения. Солдаты быстро и толково обыскивали бандитов, изымали оружие, а затем поодиночке выносили на улицу, где вязали их будто снопы. Баб не трогали. Потом мужья придут, разберутся, чьи «сокровища». Эх, сколько сегодня кос повыдерут, сколько палок переломают! Хотя, надо признаться, нравы у пейзан достаточно простые. Тот же Овсей, когда в дороге снова жалился о своей беде, больше о дочке сокрушался, мол «с бабы не убудет, а девку попортят, потом замуж не выдать». Хотя, коль есть приданное, так и с нагулянным пузом возьмут. Рядовое событие.
Всё шло гладко, даже слишком. Верный признак грядущих неприятностей. Добрая половина разбойников уже была «упакована» снаружи, но атамана пока не нашли.
– Надо бы воеводу вызволять, – потормошил меня Ваня.
– Бери двух солдат и иди за ним.
Мы уже знали, где искать: при кабаке стояла клетушка, под ней холодный и мокрый подвал. Ключ затерялся, пришлось сбивать замок. Солдаты разыскали увесистую кувалду и с её помощью освободили воеводу.
Увидев его, я едва не ахнул. На Фёдора Прокопича было жалко смотреть: одежда рваная, ноги босые (разбойники первым делом стащили с него сапоги, ничего не предложив взамен), опухший, лохматый, в неровной слипшейся бородке солома и мелкие травинки, весь синюшный и дрожащий. Он еле стоял на ногах, если б не помощь подхвативших его по бокам драгун, давно бы упал.
Фёдор Прокопич тяжело поднял голову. Увидев меня, заплакал, не веря своему счастью.
– Ы-ы-ы! Голубчик мой! Как же я тебя заждался! – он распростёр руки и полез обниматься, забыв, что не так давно по его милости я сам находился под арестом и едва не оказался в руках палача. Но сейчас во мне не было ненависти или обиды.
Пока воевода мял и слюнявил мою одежду, солдаты участливо кивали и прятали глаза.
Отстранив его, я распорядился, чтобы Фёдора Прокопича отвели в избу поприличней: отогреть и успокоить. Там, глядишь, передадим в заботливые руки супружницы. Она и приведёт несчастного узника в надлежащий порядок.