– Я подумаю над вашими словами, – сдержанно кивнул поручик.
В этот момент ещё более раскрасневшийся бандит выбросил вперёд правую руку, целясь в мой живот. Я успел заметить блеск лезвия и молниеносно среагировал, поскольку с самого начала видел в злодее угрозу и не упускал его из виду.
Драться в тесном узком пространстве кареты непросто, это требует определённой сноровки. В отличие от противника, я ею обладал. Иван охотно передавал мне свои навыки, да и у меня кое-какой опыт имелся.
Сначала заставил негодяя выпустить нож, выкрутив ему кисть, потом заехал локтем в нос. Этого хватило, чтобы типчик даже думать забыл о сопротивлении. Теперь он лишь скулил по-собачьи и размазывал кровавые сопли по лицу. Тут Костолевский опомнился, бросился мне на помощь. Вдвоём мы окончательно обездвижили убийцу, связав его офицерским шарфом. Четвёртый попутчик, солдат, оцепенел, и пользы от него было как от козла молока.
Поручик кликнул ближнего сопровождавшего нас верхового и передал ему на попечение арестованного негодяя. Другой наш попутчик тоже покинул карету по распоряжению Костолевского. Ему было наказано отправиться в полковой двор и получить порцию палок за «ненадлежащее преступное поведение».
– Теперь вы видите, с кем связались? – поинтересовался я, когда в карете остались лишь мы вдвоём.
Костолевский густо покраснел.
– Приношу свои извинения и готов загладить вину.
– Извинения принимаются. Рассчитываю на то, что прежний лёд меж нами растаял, и вы поведаете, куда меня везёте?
Поручик, поразмыслив, решил:
– Поскольку вы человек чести, я могу вам открыться. Я везу вас к Карлу Бирону и действую по его приказу.
Я хмыкнул. Брат фаворита перешёл к решительным действиям. Очевидно, не простил мне Барбарелу. Понять бы теперь, какую потенциальную угрозу это несёт. Никакой служебный долг не послужит оправданием, если затрагиваешь интересы влиятельных фигур. Нет гарантии, что Ушакову удастся меня отстоять, ведь цепочка прослеживается известная: Карл Бирон – брат фаворита, то есть той самой ночной кукушки, что способна перекуковать любое здравомыслие. Какую бы пользу я ни приносил, сколько бы добра ни сделал во благо России, всё это может оказаться перечёркнутым в любую секунду.
Не скажу, что я боялся, однако мне было не по себе. В какой-то степени я даже в сердцах отругал себя за то, что связался с Барбарелой. Да, у нас была связь, но не любовь. Я вообще сомневался, что смогу полюбить кого-то после смерти Наташи.
Стараясь не выдать внутреннего волнения, я произнёс:
– Простите, поручик. У меня к вам имеется ещё один вопрос.