Разразился шум — оборотни шипели и кричали, обвиняя Гейба в трусости, в пасовании перед запугиванием, в отсутствии некоторых частей мужских половых органов. Магия заполнила воздух: яростная, колкая, язвительная. Больше не сгруппированная, а кружащая по комнате, как омуты и водовороты в реке.
Учитывая то, с чем он столкнулся на этой неделе, они, несомненно, знали, что не было никаких оснований называть Апекса трусом. Но дело было не в истине. Дело было в гневе и разочаровании. Стае кто-то причинил боль — и они вымещали это на Габриэле.
Он позволил им разглагольствовать целую минуту, выражение его лица было пустым, плечи ровными. Он смотрел вперед, как будто их колкость не могла его затронуть, была совершенно бессмысленной и не могла изменить его намерение. Язык его тела говорил: решение было принято, и тот, кто с ним не согласен, может идти на хрен.
Мне потребовалось мгновение, чтобы разгадать его игру, чтобы понять, почему Габриэль Киин, как правило настолько внимательный к тому, чего Стая хочет и не хочет, неожиданно играл в диктатора.
Он давал им предлог.
Они были оборотнями — их самоощущение строилось на понятии, что они были храбрее, чем кто-либо еще, с позицией «пошло оно все на хрен» и силой воплотить эту позицию действиями. Если бы они проголосовали за отмену Луперкалии, они бы получили еще один психический удар. Не просто два противоборства, а три, последнее явно проигранное. Гейб не хотел, чтобы они думали, что легко сдались, поддавшись страху. Путем принятия решения, будучи диктатором, он возложил вес этого решения на себя и себя одного.
Для них это было трусостью.
В действительности, это была величайшая храбрость. Он принес себя в жертву ради блага Стаи, ради их безопасности и долговечности. Но он сделал это за немалую цену.
Он взглянул на Берну, и она свистнула, тотчас же успокоив толпу. Мне действительно было необходимо научиться это делать.
— Я Апекс этой Стаи, — произнес он, — Если кто-то из вас хочет оспорить мою позицию, вы знаете, где я буду. До того времени решение в силе. — С этими словами он повернулся и пошел вперед, толпа расступалась, чтобы пропустить его. Он подошел к двери, и только его быстрый взгляд был признаком того, что он нас видел. Если остальная часть его семьи была там, то сейчас они за ним не последовали. Возможно, это было частью его грандиозного плана — позволить Стае выпустить пар и оградить их от спора.
— Трудно быть Мастером какого-либо дома? — тихо пробормотала я Этану.
— Безусловно, Страж. Каждый быстро познает смысл жертвы. — Он поглядел на толпу, все еще не уверенную, должна ли она восстать или же отступить и позволить сражению сойти на нет. — И ее цену.