В конце войны он тяжело ранен. Гремят победные салюты, осыпаются гроздья фейерверков, а Турков в госпитале продолжает вести сражение – теперь с самим собой, с предстоящей до конца дней инвалидностью. Ему всего 21 год – как управляться с негнущейся ногой, с хромотой, как заработать на жизнь?
Здоровая психика помогает управиться.
А в основе психики – всё та же книжная особенность характера. Неугасающий интерес к русской литературе XIX века. Да и сочинительство перестало быть полудетским увлечением (кто в школьные годы не сочинял стихов?) – потребовало серьёзного размышления. Андрей Турков, в солдатской гимнастёрке со следами споротых погонов, приносит свои стихи и заявление о приёме в Литературный институт имени Горького. И Александр Иванович Герцен, памятник которому стоит там, на Тверском бульваре, 25, снисходительно ему усмехнулся (или это просто показалось).
Годы учёбы в Литинституте, может, были самыми счастливыми в жизни Туркова. Углублённое изучение языка и литературы (а преподаватели какие – Реформатский, Радциг, Асмус…) обостряет и другую существенную черту характера Туркова – чувство ответственности. Слишком высока планка классической русской поэзии. И хотя на семинарах, где гремят споры и кипят страсти, его стихи избегают разгромной критики, он понимает, что им далековато до высоких образцов. Иное дело – разбор стихотворения, обсуждение, толкование. Тут он силён. Нет, не возбуждается до крика, говорит спокойно, может отстоять своё мнение.
В общем, как бы сам собой возникает и развивается процесс становления литературного критика.
Какое-то время по окончании Литинститута Турков работает в «Огоньке». Много ездит по стране, много пишет. И много видит несоответствий между трудной послевоенной жизнью, которой живут простые люди, и привычным, предписанным агитпропом искажением этой жизни в произведениях литературы, журналистики, искусства. Поощряется какое-то фальшивое «Счастье» (роман Павленко), неправдоподобное колхозное изобилие в фильмах типа «Кубанских казаков».
Много читает. Запоминаются яркие мысли из классических книг. Например, из Монтеня: «Можно умирать за своё отечество. Но никто не может заставить лгать ради него».
Туркова от вранья коробит. Правда о времени – вот что нужно молодому литературному критику. Правда – главная нравственная опора. Это и приводит Туркова в «Новый мир».
«Новый мир» эпохи Александра Трифоновича Твардовского – это своего рода «незаконная комета в кругу расчисленных светил». Здесь всерьёз осознано историческое значение XX съезда, осудившего культ Сталина и связанные с ним насилие, террор, «архипелаг ГУЛАГ». Под голубую обложку журнала врываются окопная (или «лейтенантская») правда о Великой Отечественной; городская повесть о простых людях с их заботами, невзгодами; деревенская проза с её районными буднями, с острыми столкновениями колхозных мужиков с партийными бюрократами. Но как трудно проходит сквозь цензурные заграждения ПРАВДА ЖИЗНИ! Сколько обвинений «Нового мира», сколько грязи выплёскивают на его публикации «расчисленные светила», профессиональные деятели «единственно верной идеологии»…