Мама ставила на стол желтый жаркий самовар. Самовар фыркал, шипел, плевался паром, будто сердился на кого-то.
За столом сидели отец и дядя Петя из типографии. Дядя Петя только что пришел — от его больших сапог натекла лужица.
— Тут верст десять до Ошанина, — говорил дядя Петя, — за час доберемся. Делов там немного. Охранять только имение. Мужики лютуют. Порушат все по своей злобе.
— Это зачем же помещиков охранять? — всплеснула руками мама, даже чай разлила.
Дядя Петя усмехнулся:
— Не помещиков. Они небось уж во Франции кофий пьют. Дом охранять будем. Знаменитый архитектор построил тот дом. Вот фамилию его забыл. Мудреная такая фамилия.
— А когда выступать? — спросил отец.
— Отряд уж собрался. Тебя ждем.
Отец отхлебнул чаю побольше и заторопился: одеваться стал.
Федю подбросили пружины кровати.
— Папка! Меня возьми!
— Это еще зачем? — нахмурилась мать.
— Нечего тебе там делать, — не очень уверенно сказал отец.
Помолчали.
— Возьмите! — умолял Федя. — Дядя Петя, я послушный буду!
— Я бы взял. — Дядя Петя подмигнул Феде.- Есть там чего мальцу поглядеть.
Так отправился Федя в свое первое, большое, как небо, путешествие, поехал с отрядом в имение Ошанино, построенное знаменитым архитектором с мудреной фамилией. Поехал охранять то имение от мужиков, которые, видать, крепко на помещиков рассердились.
А была стылая осень. Ранний мороз-зазимок с утра подковал землю, но дорогу все одно развезло, и две телеги, в которых поместился отряд рабочих с винтовками, хлюпали по жирной грязи. Кругом были поля, холодные и пустые, и от них грустно сделалось Феде — такие они молчаливые, будто притаились и думают свое, неведомое людям. По бокам дороги росли ветлы, все пушистые от инея. Люди не выспались, видно, и молчали. Федя тоже молчал и думал. Думал про все: про революцию, про войну, про Любку-балаболку. Потом Феде надоело молчать, и он спросил у отца:
— Слышь, а зачем имение охранять, хоть его и тот архитектор строил? Все одно — помещичье оно!
Отец задумался, и вместо него ответил дядя Петя:
— Ты, Федор, поразмысли. Построили мастера красивый большой дом, сто человек в нем жить могут, а жили, ну, сколько? Пять, скажем, человек. Драпанули помещики от революции, дом бросили. Так на что ж нам его, милый человек, рушить? Иль в хозяйстве не сгодится? Может, мы там школу для ребятишек соорудим. Или клуб какой откроем.
Федя поразмыслил и согласился: действительно, пригодится революционному народу помещичий дом. Тогда он спросил:
— Зачем же мужики имение зорят?
— Злоба у них на помещиков лютая. Кровушку те помещики мужицкую, считай, всю попили. На крестьянских косточках дом тот построили. Вот, дурные, злобу на имении и вымещают. А оно, можно сказать, произведение искусства, ценность.