В тот вечер, хоть моя спальня находится в трех комнатах от спальни короля, я слышу страшные звуки, нечеловеческий вой, который настолько меня пугает, что я забываю о своем презрении к глупому ритуалу, осеняю себя крестным знамением и шепчу: «Господи, спаси и помилуй!» Звук повторяется снова и снова. Я выскакиваю из кровати, рявкаю «оставайся здесь!» своей компаньонке и бегу через разделяющие нас комнаты к дверям в спальню короля, возле которых замерли бесстрастные стражники. Из-за дверей я слышу громкие всхлипы.
Я на мгновение замираю в сомнениях, не зная, что мне делать – идти вперед или вернуться обратно. Я даже не знаю, велеть ли мне стражам постучать или просто самой подергать за ручку. И стоит ли мне заходить туда и напоминать ему о том, что Чарльз Брэндон умер, будучи верующим, и что его душа вознесется в рай на воскурениях дорогостоящих заупокойных служб, – или же следует просто оставить его наедине с его непомерным горем. Он плачет, как обиженный, горюющий ребенок, как сирота. Это просто невыносимо.
Я делаю шаг вперед и пробую повернуть ручку. Стражи с каменными лицами, словно не слыша рыданий своего повелителя, отступают в сторону. Ручка поддается под моей рукой, но дверь оказывается запертой. Король заперся. Он хочет остаться наедине со своим всепоглощающим горем. Я не знаю, что мне делать, и, судя по лицу лейб-гвардейца, он не знает этого тоже.
Я возвращаюсь в свою спальню, закрываю дверь и укрываюсь одеялом с головой, но ничто не может заглушить громких стенаний короля. Всю ночь он кричит, оплакивая свои потери, и никто из нас, находящихся в этих комнатах, не может уснуть.
* * *
На следующее утро я облачаюсь в темное платье и иду в часовню. Я намереваюсь помолиться за упокой души Чарльза Брэндона и за то, чтобы Господь ниспослал мудрости моему мужу, сломленному невосполнимыми утратами. Я занимаю свое место и оглядываюсь вокруг.
К моему удивлению, я вижу, что Генрих уже тут, на своем обычном месте, подписывает какие-то бумаги, просматривает прошения. Только его уставшие покрасневшие глаза выдают то, что он провел бессонную ночь. Мне кажется, что он словно за одну ночь выжег весь свой страх и все свое горе.
Как только мы заканчиваем молитвы и произносим «аминь», он подзывает меня к себе. Я подхожу в сопровождении фрейлин, и мы все вместе покидаем часовню, идя по саду по направлению к парадному залу. Я держу его под руку, а король опирается о плечо пажа.
– Я устрою ему похороны с чествованиями как героя, – говорит он. – И помолюсь об этом.
Мне не удается справиться с удивлением: Генрих поразительно спокоен. Но он воспринимает мое удивление как дань своей щедрости.