– Возможно, никакой помолвки не будет, – шепчу я Марии и вижу, как жизнь возвращается на ее лицо. Я делаю ей знак, разрешая отойти, и она уходит к окну, чтобы привести мысли в порядок.
Как только принцесса поворачивается к нам спиной, с лица Джона Дадли исчезает улыбка.
– Ваше Величество, во имя всего святого, что здесь происходит?
– Король арестовывает сторонников реформ, – тихо говорю я. – Люди исчезают из дворца, из лондонских церквей. В этом нет никакого смысла. Люди не понимают, что происходит, когда их забирают из-за столов и из постелей.
– Я слышал, Николаса Шакстона вызвали в Лондон для допроса по обвинении в ереси. Я не поверил своим ушам. Он же был епископом Солсбери! Они не могут арестовывать бывших епископов!
Этого я не знала, и Дадли понимает это по выражению моего лица. Допустить арест одного из епископов короля – значит вернуть королевство в темные дни священников-мучеников, как те, в которые епископ Фишер взошел на эшафот. Генрих поклялся, что эта жестокость не повторится никогда.
– Епископ Хью Латимер, который проповедовал у меня во время Поста, тоже был вызван в Тайный совет, чтобы объяснить выбранные им темы для проповеди, – говорю я Дадли.
– Так Тайный совет теперь ведает вопросами теологии? Они что, собираются устроить дебаты с Латимером? Ну что же, желаю им удачи.
– Стефан Гардинер точно будет с ним дебатировать. Он защищает Статут о вере, – говорю я. – И это будет просто сделать, потому что только что вышел новый закон, запрещающий с ним спорить.
– Но ведь Статут – это полпути к папистской церкви! – восклицает он. – Король сам сказал…
– А сейчас этот закон отражает мнение короля, – прерываю его я.
– Его мнение на настоящий момент!
Я склоняю голову и замолкаю.
– Простите, Ваше Величество, простите меня! – Дадли приходит в себя. – Просто странное возникает ощущение. Стоит Сеймурам, Кранмеру и мне отлучиться от двора хоть на пять минут, как старые церковники одолевают короля и мы возвращаемся к тому, с чего начинали. Вы можете что-нибудь сделать?
– Меня к нему даже не пускают, – отзываюсь я. – Я не могу ни за кого попросить, потому что не вижусь с ним. И я боюсь того, что они там говорят обо мне.
Он кивает:
– Я сделаю все, что в моих силах. Но, возможно, вам следует ограничить свои исследования и переводы.
– Я отослала свои книги, – горько говорю я. – Видите пустые книжные полки? И записи тоже.
Я надеялась, что Джон скажет, что не было нужды опустошать мою библиотеку, но он просто спрашивает:
– А проповеди и обсуждения?
– Мы слушаем только священников короля, и их проповеди точно скучнее скучного.