* * *
Мы все знаем заранее, каким будет приговор суда. Отец давал против собственного сына показания и называл его виновным; что может сказать против этого юный Генри Говард?
Однако у него находится что сказать. Он встает на суде и начинает защищать себя. Он спорит с присяжными весь день, и вечером они посылают за свечами, в золотистом свете которых юный дворянин почти светится перед судьями, друзьями и теми, кто пришел посмотреть на суд. Возможно, тогда они могли отклонить обвинительное заключение, потому что Генрих был красив, весел и настойчив, однако в суде появился Уильям Пэджет с тайным сообщением от короля и доставил его присяжным как раз в тот момент, когда те советовались о приговоре. Когда же те вышли для объявления своего решения, оказалось, что все они нашли его виновным, в редкостном единстве голосов. Ибо кто из них решился бы оспорить мнение короля? Все, как один, признали Говарда виновным.
* * *
В середине ясного холодного января от Тайного совета прибыл гонец с известием о том, что Генри Говард обезглавлен на холме возле Тауэра. Его отец все еще находится в тюрьме, ожидая вынесения своего приговора. Мы выслушиваем известия в полном молчании. Решимость короля положить конец сжиганию на кострах за ересь и стремление к реформации Церкви не означает, что он стал милостивее в других аспектах. Никто не воспринимал Генри Говарда всерьез, считая его всего лишь глупым мальчишкой, поэтом, который был излишне волен со своими словами, за что и поплатился головой.
Принцесса Елизавета берет мою руку холодными пальцами.
– Я слышала страшные известия о кузене Говарде, – говорит она, вопросительно глядя на меня карими глазами. – Говорят, он собирался свергнуть вас и заменить вас другой женщиной. Я слышала, что он хотел возвести на трон свою сестру.
– Не надо было ему замышлять этого, – отвечаю я. – Мы с твоим отцом венчаны пред лицом Господа. И никто не должен пытаться разлучить нас.
Принцесса задумывается. Ей довелось достаточно услышать о собственной матери, чтобы понимать, что Анна Болейн именно так и поступила по отношению к первой королеве Генриха, а ее родственники планировали повторить то же самое по отношению к шестой.
– Вы считаете правильным, что он заплатил за это жизнью? – спрашивает она.
Даже перед Елизаветой и молча стоящей возле нее малышкой Джейн Грей я не рискую произнести что-либо, отличающееся от мнения короля. Я целовала свой кнут. Я потеряла собственный голос. Теперь я послушная жена.
– Что решит ваш отец, король, то и будет правильно, – говорю я.