Как-то раз Уолт, водитель ее матери, вспомнил о старой гувернантке, души в ней не чаявшей и помогавшей обходить острые углы в отношениях с отцом. Одна Надя умела настоять при нем на своем, смеясь сообщил водитель. Мелли, притворившись, что помнит Надю, добилась, чтобы Уолт отвез ее в дом престарелых, где Надя Воленберг доживала свой век.
Для этого визита она выбрала утро, когда Бетси уехала в редакцию, а Гарольд улетел по делам на Западное побережье.
Надя Воленберг читала на скамеечке в тени ольхи. Увидев идущую к ней Мелли, она прослезилась и вытерла глаза тыльной стороной руки.
Мелли села рядом с ней и внимательно на нее посмотрела.
– Наконец-то ты приехала к своей старой няне!
– Неужели в первый раз? – удивленно спросила Мелли.
– Насколько я помню – в первый, – ответила Надя, закрывая свою книгу.
– Давно вы здесь живете?
– В твоем возрасте я читала чудесный роман одного писателя родом из Польши, как и я, только наши судьбы сложились по-разному: он стал французом, я – американкой. Можно подумать, у нас, поляков, болезнь такая – менять гражданство… Так о чем я? Ах да, о чудесном романе, он назывался «Дальше ваш билет недействителен»[4]. Я подсунула его тебе втайне от твоего отца, потому что там есть грубые места. Тебе очень понравилось. Я тогда воображала себя бразильянкой, вскружившей голову герою. Ну, сегодня я гожусь ему в бабки. Так отвечаю на твой вопрос: я живу в этой богадельне с тех пор, как срок действия моего билета истек. После того как ты блестяще окончила консерваторию и стала выступать, во мне перестали нуждаться. Но я признательна твоему отцу: он всегда хорошо мне платил, иначе я не могла бы здесь поселиться.
Мелли опустила глаза и немного посидела молча. Она вдруг почувствовала себя самозванкой, вторгшейся в чужое прошлое.
– Я должна была навестить вас раньше, – смущенно пробормотала она.
– Чего ради? У тебя вся жизнь была впереди, карьера, гораздо более увлекательные занятия, чем забота о состарившейся няньке.
– Мне очень стыдно. Знаю, это вы меня вырастили.
– Не я, а твои родители, я всего лишь у них работала.
– Почему вы так немилосердны к самой себе?
– Мне девяносто один год, и из друзей остались только книги. Вот что действительно немилосердно.
– Наверняка у нас с вами были тайны…
– Были, не скрою. Какая тебе дороже всего?
– А вам?
Надя подняла голову и задумалась.
– Все! Мне дороги все до одной. Но я первой тебя спросила.
– То, как вы забирали меня из консерватории и водили на старые фильмы, а отцу говорили, что мы были в музее.
– Тебе напомнил об этом Уолт?