– У вас всегда работа – лучшее лекарство, – обвиняюще говорит она.
– В целом – да, пожалуй.
– А вот будет у вас тоже плохой день… – обижается писательница.
Быть там, где ты есть, не раздражает. Раздражает, когда думаешь о том, что хотел бы быть где-нибудь еще.
Джон Кейдж
Я слушаю ее и верю. Драматизм заразителен. Я и сама уже хочу, чтобы ее друзья приняли человеческий облик и перестали дурить. Я хочу, чтобы ее жизнь стала легче. Слушая жалобы, сама расстраиваюсь. Мне хочется «исправить» ее жизнь. И я не сразу понимаю, что исправлять на самом деле, пожалуй, нечего. Все встанет на места само собой, как только она сядет за стол. А я только и могу, что сама сесть за стол. Утопая в красной клетчатой пижаме, устраиваюсь за письменным столом. Пусть день сегодня в самый раз для клаустрофобии – писательская работа всегда приключение и избавление от этой напасти.
Волшебная лоза
Наше беспокойство, раздражительность и недовольство нередко объясняются тем, что мы не дорожим имеющимся. В любой – любой! – жизни есть вещи, которые заслуживают того, чтобы ими дорожить.
Возьмите ручку. Пронумеруйте строки с первой по десятую. Перечислите десять вещей, которыми вы дорожите в нынешней жизни. Например: «Я дорожу прекрасным видом из моего окна», или «Я дорожу тем, что живу рядом с хорошими пешеходными маршрутами», или «Я дорожу своей спальней – в ней так много солнца». Возможно, вас удивит написанное. (Не исключено, что вы не захотите дорожить тем, чем «следовало бы».) Пусть мысль течет так прихотливо, как только того пожелает дух.
День выдался холодный и звонкий. Цветы в Центральном парке дрожат на ветру. Близится апрель, зима возвращается все реже, но сегодня она снова тут как тут. Сквозь оконные рамы просачивается мерзкий сквознячок. Вдобавок ко всему сегодня я переживаю прошлое. Моя сестра Либби прислала рукопись – отрывок из книги, которую она пишет. В нем подробно рассказывается о поездке в Европу 20 лет назад. Она приложила к рукописи массу писем, которые тогда писала мне, и, читая, я вдруг понимаю, что дело было в те годы, когда моей дочери Доминик было всего семь лет. Воспоминания бередят душу.
Искусству нельзя обучать в академиях. Человека делает художником то, что он видит и слышит. Улицы – вот что должно стать истинной школой.
Оскар Уайльд
Я просматриваю письма и вижу дочь. Она тогда едва доставала мне до кармана джинсов. Вспоминаю нашу с ней фразочку, которую я говорила всякий раз, когда нужно было пересечь улицу или пройти какой-нибудь опасный участок: «Ну-ка, к маме на бочок!» В этих письмах моя сестра живет в Италии. Вокруг много красивых кареглазых детей, и эти шоколадные глазки напоминают ей глаза Доминик. А та я, которой она пишет, живет в Голливуд-Хилс. В имении обитает лошадь с шелковистой черной шерстью по имени Джаз. Я молода и необузданна. Та я, которой пишет Либби, жива до сих пор, но теперь она заточена в теле 58-летней женщины. Ах, эти сладкие воспоминания!