– Его не назначат, – сказал Афиноген.
– Может, и не назначат, а может, и назначат. В нашем паноптикуме чего только не может случиться. Могут взять и Стукалину завтра поставить директором вместо Мерзликина.
– Заводной стал Сережа, – усмехнулся Фролкин, приступая ко второму апельсину. – Заводится с пол– оборота, сам себя заводит. Как баба на базаре.
– Молчал бы уж, молодой отец, – огрызнулся Никоненко. – Завел себе мальца, игрушку живую, и посапывай в ноздрю. Старайся понять, когда я тебе говорю… Мне тоже не больше всех надо, да иногда и задумаешься, оглядишься: кого обманываем. Кого? Бухгалтерию, государство? Себя, братцы, себя… Годы проходят. Не так мечтали мы их прожить, не в бирюльки играючи. Меня лично в институте чуть не за идиота держат, – телепат, мол, черная магия. Да, именно телепат. Все лучше, чем растрачивать силы на сухомя– тинские липовые справки… Вспомни, Геша, на таком ли счету был я в институте?
– Ты специально ждал, пока я в больницу лягу, мне это рассказать?
– Ага, – подхватил Фролкин, – надеется, что ты отсюда не выйдешь. На службе боится рот открыть. А тут вон как раззуделся. Оказывается, его государственные заботы обуревают.
– Замолчи, Сенька. Надоели твои смешки… Не боюсь я ничего, но… Б'ольно смотреть, когда много умных, специально подготовленных людей занимаются ерундой и делают при этом вид, что чуть ли не блоху подковывают. Говорить без толку, надо ведь доказывать. А вы не хуже меня знаете, что в нашей, так сказать, непрощупываемой области деятельности любое доказательство можно сто раз повернуть и вывернуть наизнанку. Начни доказывать, как раз на эту свистопляску жизнь и уйдет. Вдобавок приобретешь репутацию склочника и сутяги.
– Есть объективные критерии деятельности предприятия, отдела…
– Брось, Семен. Объективные? У нас? Мы как метеорологическая служба, всегда сумеем объяснить ошибки каким–либо негаданным антициклоном.
Фролкин заскучал, пора, видно, было ему возвращаться в лоно семьи.
– Сергей, мы к больному все–таки пришли… Что у тебя болит, Гена?
– Подожди. Ну и кто же, ты считаешь, конкретный виновник, что мы все из липы лапти плетем?
– Директор Мерзликин.
Семен поперхнулся апельсиновой долькой,
– Эвона! Директор. Может, министр?
Никоненко назвал того человека, о котором Афино– ген так много думал в последнее время, которого то оправдывал, то обвинял наедине с собой. Да, он хорошо понимал, что имеет в виду Сергей. Именно с высокого и не всегда уловимого благословения Мерзлики– на поддерживалась, во всяком случае в их отделе, атмосфера странного нетворческого всеприятия, утверждались радикальные методы выполнения заданий, начисто исключавшие инициативу и свободный поиск. Тогда зачем же путает карты Кремнев, умный, деловой человек? Или ему удобнее и почему–то выгодно перекладывать вину за антисанитарное состояние отдела полностью на усталые плечи Карнаухова? Или его устраивает форма работы, когда грамматическая сторона дела важнее фактической?