– Ни ради чего.
Температура у Данилова намерилась – 37,2. Самая норма после операции, никакого воспаления.
Короткий разговор с Горемыкиным совсем его ободрил.
– Побаливает?
– Терпимо. Я не очень любопытный, но все–таки хотелось бы знать.
– Аппендицит… Ваш организм, Гена, рассчитан надолго. Тем не менее вчера вы имели шанс, не буду скрывать, преждевременно удалиться в лучший из миров. Еле я за вами угнался. Здоровые люди удивительно небрежны к своим болячкам. Бравировать здесь нечем. Это просто признак медицинского бескультурья.
– Когда выпишете, доктор?
– Не искушай судьбу, Гена. Думаю, недельки через полторы.
– Нет, не годится.
– Спешишь?
– У вас, я слышал, коек не хватает. Как благородный человек…
Иван Петрович медлил уходить. Что–то необычное таилось под приветливой синеглазой улыбкой этого парня, какая–то страсть.
– Ну, отдыхай… Утром загляну. Если будет очень больно – попросишь, сделают укол… Не злоупотребляй этим, лучше терпи.
– Предполагаете, выпишусь уже наркоманом?
Горемыкин так не думал, по инерции высказал он тривиальную медицинскую истину и тут же в ней усомнился. Зачем, правда, заставлять больных терпеть лишнюю боль? Из–за какой–то маловероятной опасности? А те, кто давным–давно утвердил эту, одну из многих врачебных догм, терзались ли сами сводящей с ума болью, а в случае, если терзались, соблюдали ли неукоснительно это правило? Вряд ли. Как часто в медицине мы считаем для других справедливым и полезным то, что сами для себя с легкостью отвергаем. И только ли в медицине?
Часу в девятом в палате возникли Семен Фролкин и Сергей Никоненко, сослуживцы, коллеги. Их провела хохотушка Люда, проникшаяся к Афиногену симпатией.
Друзья обменялись приветствиями. Семен вывалил на тумбочку обязательные больничные гостинцы – апельсины. Кисунов протестующе заворчал и убрался с книжкой в коридор. Григорий деликатно потянулся следом.
– Эх, Гена, – укорил Никоненко, – разве так симулируют. Нам сказали, что ты дал себя располосовать эскулапам. Как это похоже на современных безграмотных молодых пижонов. Лезть под нож! Образованный человек лечится иглоукалыванием, на худой конец – гипнозом. На Филиппинах медики оперируют без крови, без скальпеля. У нас же все по старинке, как при Иване Грозном.
Афиноген с удовольствием слушал привычную болтовню.
– Как там на работе?
– По–прежнему. Платят зарплату, борются с курением. Сегодня старика нашего вызывали к Самому. Бают, попрут его скоро. Жаль, не в нем дело.
Семен Фролкин очистил себе апельсин, вставил, аппетитно жуя:
– Сухомятин, наверное, на седьмом небе от счастья. Наконец–то освободилось достойное его способностей кресло.