– Гена, будете ходить или нет? – спросил Сухо– мятин с доброжелательной иронией.
– Задавили мы Генку, не продыхнет никак, – оценил Воскобойник.
– Мало того что задавили – и камень сверху положили, – подтвердил свое положение Афиноген.
Он сделал аккуратный ход, укрепил центр. Со шприцем в нежной руке подошла к нему Люда.
– Гена, укол!
Сухомятин отвернулся, но краем глаза следил, как шприц вонзился под кожу.
– Не больно?
– Приятно очень. Людмила лучше всех делает уколы.
В присутствии представителя института Афиноген не рискнул ущипнуть сестренку, что, в общем–то, стало у них маленьким обрядовым действом. Воскобойник попробовал подменить его, но нарвался на железный отпор. Протянутую Гришину руку Люда отбила с такой силой, что звук получился как при выстреле из духового ружья.
–. Много вас таких, – сказала Людмила, поощрительно глядя на Афиногена. – С длинными руками.
– Извиняюсь, – повинился Гриша. – Обознался!
– К чужим девушкам не приставай, – оборвал его Афиноген с нарочитой обидой. Под шумок этой интермедии Сухомятин сделал коварный ход. Партия затягивалась. Время шло. Сухомятин поглядывал на часы.
– Вам спать не пора, Гена?
– Доиграем.
Вернулся в палату Кисунов. Увидев посетителя, не снимая халата опрокинулся на кровать и засопел.
– Предлагаю ничью, – сказал Сухомятин.
– Почему ничью? – забеспокоился Гриша. – Партия наша.
Кисунов сопел все навязчивее. Он многое сейчас мог сказать, но задень утомился и не собирался взвинчивать себя перед сном.
Показной запал, с которым Георгий Данилович начинал игру, сменился апатией и беспокойством. Он понимал, что рядом мучается, стесняясь раздеться, пожилой человек. Его самого заждались к ужину. Одна мысль заставила его чуть ли не вскочить с места: а
вдруг Афиноген догадывается о тайном смысле его визита и нарочно ломает комедию, издевается над ним, над его нерешительностью и прозрачным маневрированием. Да нет, откуда – это невозможно! Часы показывали половину девятого.
– Ваш ход, Георгий Данилович.
И тут Сухомятин стал делать то, что он так часто делал в трудных случаях: он стал поддаваться, отступать. По лицу Афиногена он угадывал, что для того их партия уже не просто случайная шахматная встреча и победа в игре не просто случайная победа в одной партии, а нечто более значительное, определяющее, возможно, их будущие отношения. Ему и самому страстно хотелось поставить на место зарвавшегося молодого сотрудника. Для начала хотя бы в этой игре. Тем не менее наполовину бессознательно, а наполовину оправдывая себя невыгодными обстоятельствами, он сделал несколько заведомо слабых ходов. Афиноген не удивился и не обрадовался внезапному улучшению своей позиции. Глядя прямо в глаза Сухомятину, он просто и вежливо заметил: