– Извините! Конечно. – Растерянно щуря незоркие глаза, Сухомятин поднялся. – Ну, Гена, выздоравливайте… Привет вам от всех наших… Торопиться не советую, – пошутил. – Собраний много будет, а аппендицит один. Вам, Гриша, тоже желаю скорейшего выздоровления. Не огорчайтесь, у Данилова мы еще выиграем.
– Ладью надо было двигать, когда я сказал.
– Возможно… Людочка, спасибо огромное. Не обижайте здесь нашего любимца.
Напоследок Сухомятин все же подковырнул Афино– гена. Хотя, возможно, его ирония была ему одному понятна. Возможно, Афиноген в самом деле считал себя общим любимцем. В дверях Сухомятин все еще кланялся, раздаривал прощальные улыбки, – так воспитанный человек покидает гостиную милых друзей, подчеркивая, что сердце его остается с ними навеки.
– Чудной какой, – Люда хихикнула с опозданием. – К тебе, Гена, девушка там приходила, ее не пустили. И передачу не приняли. Она долго ждала, – Люда вздохнула, протянула ему пачку «Столичных». – Много только не надо курить. Неужели люди не понимают, что после операции у нас диета. Надо же! Курицу приволокла жареную.
«Наташенька! – подумал Афиноген. – Счастье мое!»
Больничная палата готовилась ко сну. Кисунов, пыхтя, производил над собой новые дыхательные упражнения. Гриша Воскобойник с сумрачным лицом читал замызганный прошлогодний номер «Крокодила», Одинокий малярийный комар планировал под потолком. Из открытого настежь окна струился чистый, прохладный воздух с вяжущим привкусом так и не пролившегося дождя. Мгновения плавного перехода дневного света в ночной мрак – прекрасное, лучшее время суток. Кривая преступлений в этот час опускается до нуля, и капитан Голобородько спокойно выкуривает вечернюю сигарету.
Час умиротворения, когда нетленность бытия вполне доступна любопытному взору.
<– Пишут, – лениво заметил Воскобойник, – смешно пишут. Интересно, за что больше платят: за смешное или за обыкновенное. Я бы платил за смешное больше. Чтобы смешно писать – талант нужен. Как считаешь, Вагран Осипович?
– Некоторым палец покажи – они со смеху помрут.
– Я не про дураков говорю – про нормальных людей. Нормальный человек много зла и горя встречает – его рассмешить непросто. Он заранее опечален. Другой раз и хочет поржать и видит, что смешно, а не может. Не до смеху.
– Тебе, Гриша, и вон ему это не угрожает.
– А вот скажи по совести, Вагран, ты сам когда последний раз смеялся? Давно, поди? По совести?
Афиноген тоже с интересом ждал ответа Кисунова, который сперва отмахнулся, как от мухи, но постепенно вопрос начал проникать в него все глубже и глубже, возбуждая в памяти давно, видать, отболевшее и минувшее. Ох, каверзный вопросец подкинул Гриша, затейливый вопросец. Серая тень опустилась на щеки Кисунова, еще более набрякли мешки под глазами. Отвернулся он к стене и натянул одеяло до уха. Это уж проверенный у него способ был – отрешаться от гнусной действительности с помощью одеяла.