«– Комсомолочка ты моя, – изливает радость Николай. – Пушиночка моя неразумная!
Девушка в алой косынке, в ситцевой блузке рассеянно целует его в висок. Это Верочка.
– Погоди, – отвечает она, – у тебя только одно на уме. Ты несерьезный. Погоди, не приставай.
– Поженимся, – воркует Николай, – скоро я кончу институт. Всего год остался.
Он не видит никаких преград для своего счастья. Верочка надувает щеки и прикусывает белыми зубами краешек косынки.
– А чего, – недоумевает молодой Карнаухов. – отец твой преуспевает в отдаленных местах, туда ему и дорога. Мать жива–здорова. Надо жениться. Пора, Верочка. Самый момент.
– Наша бригада взяла обязательство, – объясняет Верочка, – увеличить выпуск ткани в два раза. Соображаешь?
– Какое обязательство? – злится жених. – О чем ты говоришь, миленькая. Я люблю тебя, вот и все обязательства. Я хочу на тебе жениться немедленно. Какая там бригада! Ты что? Бригада – это мы с тобой вдвоем. Никого больше.
Верочка смеется и щелкает его по носу.
– Нет, ты несерьезный. Ты очень несерьезный. У нас на фабрике такие не в почете.
Николай теперь хорошо знает, какие чудеса вытворяет с человеком любовь, как она крутит его и ломает, делает слабым, заставляет произносить несуразные жалкие слова. Ноздри его трепещут, как крылышки, от ее щелчка.
– Может быть, ты не любишь меня? – с затаенной дрожью спрашивает он. – Тогда честно скажи. Мы взрослые люди, я пойму и сумею взять себя в руки.
Ее светлое личико никнет, и на нем проступает тре
вога и боль. Она еле дышит, откидывается на спинку лавочки, и ее плечи заостряются, беспомощно вжимаются в крашеное дерево. Она прислушивается к чему–то в себе. К тому, что вряд ли касается Николая.
– Кого же мне и любить, как не тебя, Коля? – решительно отвечает она. – Я бы погибла без тебя. Ты столько сделал… Милый мой!
Руки ее, почти не прикасаясь, обвивают его шею.
– Да? Да? – скулит он, тычась носом в тонкую ткань блузки, в шею, упиваясь ее податливой прохладой».
– Эй, – Николай Егорович окликнул своего пса. – Ты что же, змей паршивый. Всю грязь потом в квартиру притащишь? А ну, иди сюда!
Балкан подбежал, счастливо виляя обрубком хвоста. Морда у него до самых глаз в глине, на глине – сухие листья и трава.
– Ну и урод!
Балкан самозабвенно тявкнул и лизнул его руку.
– Давай, давай, – поощрил его хозяин. – Сейчас скоро домой потопаем. Ужинать пойдем, понял?
«Гуляет Колькина свадьба, на которую собрался почти весь курс. На столах, накрытых в коридоре общежития, всего вдоволь – водка, вино, колбасы разные, холодец… и верх роскоши – заливной язык на огромных глиняных блюдах. Недаром подряд две недели не разгибали спины пятеро друзей Николая, грузили вагоны, таскали мешки с цементом, спали по три–четыре часа в сутки. Не бывало еще в институте такой свадьбы. Своих родителей Николай ожидает на следующий день, а Верочка матери даже не написала. Как ни уговаривал ее Николай, отказалась наотрез, закапризничала, заупрямилась, заартачилась.