Когда они закончили работу и почтительно отошли, Гостомыслу кто-то дал в руку комок земли и сказал:
— Иди!
Гостомысл подошел к холмику. Он едва заметно дымился. Приятно пахло смолой. Гостомысл некоторое время смотрел на холмик молча.
Волхв тронул его за локоть. Гостомысл вздронул, и удивленно посмотрел на волхва.
— Пора, — сказал волхв.
— Да, — сказал Гостомысл, положил комок земли на вершину холмика и, отойдя на три шага, повернулся, поклонился и сказал:
— Прощай, отец.
Его взяли под руки и провели к поминальному столу.
Остальные также стали подходить к холмику и класть на него свою долю земли. Вскоре холмик заметно вырос.
Положив землю на холм, бояре встали рядом с Гостомыслом.
Народ попроще выстраивался в очередь около бочек с пивом и телег с мясом, пирогами и прочей едой.
Немного в стороне на траве устроились скоморохи с гуслями, дудками и бубнами.
Когда холм был закончен, слуги налили Гостомыслу вино в чашу, и он брызнул в жертву богам немного вина на восток, потом на запад, на юг и на север.
Слуги снова налили вина. Гостомысл поднял чашу и выпил до дна.
Гостомысл сел. Сели бояре.
Это был сигнал — тризна началась! И скоморохи грянули веселой музыкой и, корча смешные рожи, пустились в пляс.
Однако Гостомыслу совсем было не смешно: он был несчастным, потому что чувствовал себя брошенным маленьким ребенком, и по его щекам невольно текли слезы.
Слезы заметил боярин Стоум, нахмурился и наклонился к уху Гостомысла и крикнул прямо ему в ухо:
— Князь, не гневи богов, потому что жизнь продолжается!
В лицо Гостомысла дунул аромат цветов, раздался легкий девичий смех.
— Гостомысл! А Гостомысл! — снова пропел нежный девичий голосок, и юноша открыл глаза — он лежал в траве, было приятное утро: солнце ласково гладило лучами тело; едва слышно, точно рассказывали тихую сказку, шумели листья. Над ним склонились огромные смеющиеся зеленые глаза.
— Девана! — выдохнул Гостомысл.
Сочные губы Деваны тронула улыбка.
— Так ты еще не забыл меня?
Гостомысл попытался обнять девушку, и она как всегда змейкой ускользнула из его объятий.
— Девана, ты опять убегаешь от меня? — обиженно проговорил Гостомысл.
Девана рассыпалась серебряным колокольчиком и погрозила изящным пальчиком.
— Гостомысл, дружок, я же говорили тебе, что обнять меня можно только, когда я этого захочу.
Гостомысл сел.
— Но я же тебя люблю. А ты? Ведь мы минуту назад были одним целым...
Девана села перед ним на колени, и положила руки на его плечи.
— Дружок, я тебя люблю не меньше, чем ты меня. Но богиням не разрешается любить смертных.