В чем притягательная сила рыбной ловли? Какова природа этой страсти?
Что побуждает деревенского мальчонку, молодого офицера или седобородого ученого часами просиживать на воде с удочкой, властно отвлекает их от игр, учебы, свиданий с милой, житейских дел и профессиональных занятий?
В знаменитом лирическом размышлении С. Т. Аксакова на эту тему (см. вступление к «Запискам об ужении рыбы») заключается только часть правды и при этом меньшая часть ее.
Вспомним основную аксаковскую мысль:
«Деревня, мир, тишина, спокойствие! Безыскусственность жизни, простота отношений!
На зеленом цветущем берегу, над темной глубью реки или озера… под шатром осокоря… улягутся мнимые страсти, утихнут мнимые бури, рассыплются самолюбивые мечты, разлетятся несбыточные надежды! Природа вступит в вечные права свои, вы услышите ее голос, заглушенный на время суетней, хлопотней, смехом, криком и всею пошлостью человеческой речи! Вместе с благовонным, свободным, освежительным воздухом вдохнете вы в себя безмятежность мысли, кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе…»
Нет, глубокоуважаемый Сергей Тимофеевич, вряд ли деревенскому парнишке свойственно испытывать подобные чувства! А вы сами, отними ваши удочки злой волшебник, просидели бы пять часов в лодке под летним солнцем или в непогоду?
Думаю, что, будучи правдолюбцем, вы ответили бы: «Нет!» И даже «под шатром осокоря» не просидели бы. А о лейтенанте и мальчонке я уж и не говорю!
Следовательно, источник влечения к рыбной ловле заключен не в созерцании, но в деятельности, не в любовании окрестным миром, но в стремлении проявить себя.
Правда, за время ленивого рассвета не раз взглянет рыболов на зарю, набухающую красками, и на пелену тумана над дальней поймой, не раз глубоко втянет в себя свежий, целительный воздух, не раз прислушается к просыпающимся лесным голосам, но весь этот согласный и знакомый мир, с разметавшимися по небу перистыми облаками, ивами, склоненными над водой, и темными кущами дальнего леса -все это теперь для рыболова только сцена, на которой вот-вот начнется драматическое действо. На нем теперь сосредоточены все помыслы рыболова, который мог бы при виде злого волшебника воскликнуть: «Возьми от меня небо, и лес, и птичьи голоса, только не отнимай удочек!»
Поэтому не следует преувеличивать влечения рыболова к «красотам природы» и наделять его избыточной созерцательностью, склонностью к рефлексии. В этом грешны многие удильщики. Этим грешил и сам Аксаков.
«Созерцательная» надстройка создается позже, когда «действо» уже давно кончилось, а видения и отзвуки окружавшей природы продолжают бродить в сознании.