поговорить – это Касс, а это, без сомнений, плохая идея. Она не знает, что я виделась с Джеком в эту
субботу, и я хочу, чтобы всѐ оставалось как есть. Кроме того, разговоры о мальчиках никогда не
были отличительной чертой в нашей дружбе. Всякий раз, когда я говорила о мальчиках, которые мне
нравятся, то еѐ реакция – беспощадно издеваться надо мной. И что–то мне подсказывает, что если я
заговорю об этом конкретном парне, то издевательство будет наименьшим, о чѐм мне придѐтся
беспокоиться.
Хотя, Касс права. Конечно, она права. Проводить время с Джеком – самая худшая из худших
идей. Но не по тем причинам, о которых она думает. Она уверена, что я что–то расскажу ему о Таре.
То, что она вообще об этом задумывается, обидно. Правда о той ночи зарыта глубоко во мне, и нет
ни единого способа еѐ оттуда достать.
Нет. Проводить время с Джеком – это плохая идея, потому что каждый раз, когда я смотрю на
него, каждый раз, когда я думаю о нѐм, я вспоминаю о Таре.
Я вспоминаю о том, что мы с ней сделали.
Я вспоминаю о колодце.
Я вспоминаю о камнях.
Иногда мне удаѐтся не думать о ней в течение нескольких минут здесь и там. И эти минуты
так дороги мне. Но они мимолѐтны. Почему эти минуты проходят быстрее, чем минуты о Таре?
Времени должны запретить делать подобные трюки.
Я уверена, что всѐ равно думала бы о ней, даже если бы не происходили эти вещи с Джеком
(вещи ли это вообще?). Касс старается думать обо всѐм, кроме Тары, и я не удивлюсь, если ей это
удаѐтся. Еѐ голова, как кабинет: всѐ аккуратно хранится на своих местах. Моя голова похожа на суп:
всѐ смешано и истолчено вместе.
***
Сегодня – мой наихудший кошмар. Ну, это то, что обычнобыло принято за мой худший
кошмар. Раньше. Сейчас мои кошмары намного больше и хуже. Но, тем не менее, это неприятно:
родительское собрание.
Раньше я с нетерпением ждала родительского собрания. Да, я была (и осталась) большим
лузером. Мама и папа (а чуть позже только папа) одевались полу–нарядно и уходили в ночь. Пару
часов спустя я накидывалась на них, как только они входили в парадную дверь. Они усаживали меня,
и я стреляла в них вопросами – по сути дела, просто ища комплименты. Ни один из моих учителей
никогда не говорил обо мне плохо. Если не считать: "Алиса могла бы больше развиваться, участвуя в
классных дискуссиях". А я и не считала. К счастью, мама с папой тоже. Мама была своего рода
застенчивым человеком. Она никогда не говорила, просто чтобы поговорить. Никогда не чувствовала