Не верила ли ты тому, что многие совратившиеся вслед сатаны женщины выдают за истину, будто в безмолвной тишине ночи, упокоившись в постели с супругом на лоне твоем, ты способна, оставаясь телесною, выйти чрез запертые двери и проноситься с другими жертвами того же заблуждения через необозримые пространства, причем вы, якобы, можете без видимого оружия умерщвлять крещеных и искупленных кровью Спасителя людей, поедать их, сварив их мясо, затем, положив вместо сердца тряпку или кусок дерева или другое что-нибудь в таком роде, съеденных снова оживлять и пускать в жизнь. Если верила, то должна каяться на хлебе и на воде 40 дней, т. е. Великий пост с семью последующими годами.
Не верила ли ты тому, во что иные женщины нередко верят, будто ты с другими дьявольскими сосудами тоже в безмолвной тишине ночи чрез запертые двери можешь улетать в воздух под облака и там биться с другими, нанося им и получая от них раны? Если верила, то должна каяться три года по обычным дням.
Итак, мы видим, что грезы о ночных полетах, смешение которых с действительностью так строго осуждала церковь, носили очень пестрый характер и не сводились к одному бреду людоедством. Как то и ныне наблюдается у первобытных народов, детски наивная фантазия не знала вообще тогда резкой границы между миром духов и миром живых людей, и яркие сновидения на почве того или другого поверья постоянно делали многих участниками в приключениях обитателей воздушных сфер. Так, битвы стриг под облаками вряд ли случайно имеют столь близкое сходство с распространеннейшим в Германии поверьем о воздушном войске Дикого Охотника. Что же касается полетов «добрых стриг», то сравнительная мифология сближает их с полетами тех добрых фей, для которых западноевропейская деревня вопреки всем протестам церкви до глубины средних веков упорно накрывала в Рождественской ночи на улице так называемый tabulae fortunae, чтобы эти ночные гостьи за угощение приносили благополучие в дом ласкового хозяина. «Дамою Изобилия» (Dame Habondo) прямо называется во французских памятниках такая же царица стриг, как та, что у Регино именуется Дианой, и характерной приметой сопровождающих ее bonnes femmes поверье делает их склонность, забравшись в чужую кухню, хозяйничать там, словно у себя дома. Только церковная полемика, систематически отбрасывавшая все языческое в область демонического, мало-помалу придала всем этим разнообразным поверьям однообразную сатанинскую окраску – пока наконец дело не пришло к тому, что склонность к ночному угощению себя чужим вином для самой церкви стала представляться одной из главных примет «ведьмы».