Вместе с Маратом в комнату ворвалось облако морозного воздуха. В тепле Марат почувствовал, что у него щиплет подбородок и мочки ушей. Побагровевший от выпитой водки нос, на мороз не реагировал.
– Холодно, однако, – сказал Марат, потирая подбородок.
– Может чаю налить? – отозвалась из кухни Галя.
– Чай не водка, – подал голос Шилов, – много не выпьешь.
– Тебя никто не спрашивает, – огрызнулась Галя.
– Какой чай? – не унимался Шилов, – завтракать пора.
Марат заглянул на кухню. Галя, держа ухват, волокла из печи огромную чугунную сковороду.
– Картошки нажарила вам на завтрак, – пояснила Галя. Марат, ты умыться, наверное, хочешь, проходи.
Марат прошел за печь к рукомойнику, позвякал алюминиевым соском, поплескал себе в лицо водой.
– Вероника спит? – спросила Галя.
– Спит, – ответил Марат. Вытер лицо полотенцем и пошел в комнату собирать рюкзак.
На завтрак Галя подала жаренную с луком картошку и остатки заячьего рагу. Шилов принес и поставил на стол бутылку «Кубанской».
– Шилов, – возмущенно сказала Галя, но этим ограничилась. Шилов быстро открутил пробку, налил себе и вопросительно посмотрел на Марата. Тот покачал головой:
– Издеваешься, мне же ехать?
Шилов тяжело вздохнул, развел руками и красиво выпил: метко подцепил скользкий гриб, затем вонзил вилку в кусок жаркого и воскликнул:
– Марат, вот Вы, как хотите, но этот заяц напоминает мне курицу, которую подарили Насреддину.
– Шилов, – улыбаясь, сказал Марат, – я никак не могу отметить ту грань, после которой ты переходишь на вы; кажется, это происходит после второго стакана.
– Обижаете, начальник, после третьего.
– Ага, Шилов, вот я и вывела тебя на чистую воду. Значит ты, с утра уже три стакана выпил.
– Молчи, женщина, – грозно сказал Шилов.
– Значит, приходит к Насреддину, человек и говорит: «Уважаемый Ходжа! Давно наслышан о твоем уме. Я из деревни Сучье Вымя, прими от меня в дар, в знак признательности эту курицу, и протягивает курицу…
– А Вероника спит? – перебивая Шилова, вновь спросила Галя.
– Спит, – ответил Марат, – она, если ее не будить может спать вечность. Просто Пушкин какой-то, я имею в виду спящую красавицу.
– Так надо же разбудить, пусть позавтракает, мы же поедем после завтрака.
– Не надо ее будить, пусть голодной едет, а может, оставим ее здесь, как медведя в берлоге. Дом будет охранять, а весной на вальдшнепа приедем и заберем ее.
Занавеска тут же отдернулась, словно стоящая за ней ожидала этих слов и в проеме показалась одетая и причесанная Вероника.
– Доброе утро, господа.
Автор в музыке профан, из терминов знает только слово тембр; так вот этот самый тембр ее голоса был столь прекрасен, что красоту его (голоса) не могла испортить даже легкая утренняя хрипотца.