Счастье (Павленко) - страница 120
— С Иван Захарычем? — перебил Цимбал. — Ну-ну.
— Не знаю, как его зовут. Вхожу я — от волнения сначала не могу увидеть Сталина.
— Стоп, стоп, стоп, — Городцов, остановил его движением руки. — Рассказывай толком, Алексей Вениаминыч, как я рассказываю. Где дело было? Присутствовал кто?
— Да какое это имеет значение, где было. Ты за главным следи!
— А чтоб я знал, где главное, ты обо всем сообщай. Ну, входишь… — поощрял его Городцов, боясь, что рассказчик не доскажет самого нужного.
В комнате стихло. Гости встали со своих мест и окружили Воропаева.
Он вышел из-за письменного стола и остановился посредине комнаты.
— Сталин о чем-то беседовал с садовником, рекомендовал ему какой-то способ культуры или прививки, а тот возражал, говоря, что климат нам многого не позволит.
Цимбал попробовал что-то заметить, на него цыкнули.
— Товарищ Сталин рекомендовал ему смелее экспериментировать, не бояться науки.
— Ясно, Иван Захарович был, — теперь как бы точно удостоверившись в том, кто был собеседником Сталина, и недовольный этим, сказал Цимбал. — Сорок лет в жмурки с природой играет.
— Тсс, тсс, тсс!
— А потом товарищ Сталин заговорил со мной, слегка пожурил за штурмовщину…
— Значит, уже доложили, — с гордостью за точную работу аппарата заметил Городцов. — Смотрите ж, ей-богу, какая оперативность.
Воропаев побагровел.
— Дадите вы мне рассказывать или нет?
— Давай, давай!.. Только ты, как мина замедленная, только нервы вымотал. Складней рассказывай! — Городцов вытер платком пот со лба. Ему хотелось самому быть у Сталина, он уверен был, что ничего не перепутает, не утаит.
— …пожурил за штурмовщину, потом стал о людях расспрашивать, кто у нас тут, как работает, кто такие… Да отодвиньтесь вы маленько, что вы сгрудились… Я рассказал о всех вас.
Все молчали, глядя на него и не дыша.
— Я рассказал о Цимбале…
— Сталину? — переспросила Ступина.
— …о тебе, Юрий, и о Наташе, о тебе, Городцов, о тебе, Виктор, и о тебе, Аннушка. О том, как тяжело вам и как много делаете вы, как побеждаете трудности, как строите жизнь.
Гости молчали.
— Рассказал я, как ты пшеницу во сне видишь, Городцов.
— О, господи, что же это вы, товарищ Воропаев… язык-то у вас как повернулся… А он что?
— Он прошелся, подумал, говорит — это тоска по главному, по большому. Велел передать тебе, что ты тут второй эшелон, резерв. С хлебом решится, за нас возьмутся. А если, говорит, тяжело будет Городцову, перебросьте его в степь, на пшеницу.
— Меня? В степь? Нет уж, ваше коммунике я опровергну. Где я стал — оттуда меня не собьешь. Так вам и надо было сказать — я и без вашей степи силу покажу. Вот как вы должны были сказать. Именно так.