— Да замолчи ты, сосед, — сказал Юрий. — Ничего плохого не было сказано. А какую заботу проявил Сталин, ты чувствуешь? Подумал о твоей судьбе.
— Да что я — дефект имею, что вы обо мне разговор такой завели? Не больной, кажется. Нет, не то сказали, не то.
Аннушка Ступина вышла из темного угла и, раздвинув столпившихся вокруг Воропаева, стала перед ним, бледная и молчаливая. Она ничего не могла спросить, она просто ждала, что падет на ее долю.
Воропаев обнял ее за дрожащие плечи.
— А о тебе я рассказал, как ты прошагала Европу, как сражалась с немцами в лагерях, какую святую ненависть к врагам пронесла через все испытания. И он…
— Сталин? — спросила она одними губами.
— Да. Он сказал: «Если одну ненависть этой Ступиной…»
— Так и сказал: Ступиной?
— Да. «Если одну ненависть этой Ступиной направить по верному пути — горы, говорит, можно свернуть».
— Правильно. Могу. Это он верно сказал. И прозвал меня по фамилии?!
Она бросилась на шею Воропаеву и, обнимая его, заговорила:
— Ну зачем вы про меня рассказывали? Как же мне теперь жить? А?
— То есть как это? — не понял ее волнения Воропаев.
— Как же мне теперь жить? Сталин сказал, что Ступина горы может сдвинуть… А я — сдвинула? С головой вы меня выдали! Жила себе, никто не знал, и вдруг вспомнит когда-нибудь товарищ Сталин: а что эта Ступина Анна, как она там, проверьте, скажет он… Ой, аж страшно мне!.. Может, конечно, он и забудет обо мне, а вдруг не забудет. Я ж теперь навеки покоя лишусь.
— Погоди, дочка, мы все покоя лишились от этого разговора. Выкладывай, Вениаминыч, все до последнего слова. Секретов тут никаких быть не может.
Воропаев стал передавать слова Сталина о том, что вопросами питания правительство займется, как в свое время занимались промышленностью, что трудности временны и нужно думать, как им тут поднять все виды хозяйства.
Городцов слушал, недовольно морщась.
— Как в окружение попали, честное слово. В трудное положение ты нас поставил, — сказал он, когда Воропаев закончил рассказ.
— Что добрым словом помянул, за то, конечно, спасибо, а что перехвалил — это перегиб. В сам-деле, даст приказ проверить… а у нас что?.. Вот же какой человек, Алексей Вениаминыч, неосторожный.
— Да, поагитировал, — согласился с Городцовым и Цимбал. — Теперь хоть через себя перепрыгни, а показатели надо дать.
Они вздохнули. Виктор Огарнов добавил:
— Вроде как получили награду, а за что — неизвестно.
— А какие там эксперименты этот Иван Захарыч производит? — спросил Юрий. — Надо нам этого Ивана Захарыча потрясти за душу, выяснить, какой ему совет дан. Старик жадный. Вчера я его видел — слова мне не сказал.