— Не знаю, — тихо и, как всегда, без всякого выражения сказала Лена. — Может, вы ответите?
— Тебя просят, не меня.
— Ответить, значит? А что же мне ответить, Алексей Вениаминович? — и от этого ее тихого и кроткого вопроса вздрогнуло и забилось сердце Воропаева. «Но ведь не жалость ей нужна, — мелькнуло у него, — нельзя, нельзя обманывать себя и ее…»
— Что же мне ответить, когда я ничего не знаю? — еще тише спросила Лена.
— Как она тебя величает? — Лена снова протянула ему письмо. — «Милая Лена», — прочел он. — Ага… Отлично. Ну, значит, так и ответь: милая Шура, сообщаю вам, что Воропаев здоров, много работает, жизнью своей доволен… Ну-с, что сынишку его на днях привезут из Москвы… Ну, что еще? Вот и все, чего же тут не знать. Так и пиши.
Но не этих слов ждала Лена от Воропаева.
— Хорошо, я напишу, — покорно согласилась она. — Только что мне писать, Алексей Вениаминович. Я с нею никакого дела не имела, она мне человек посторонний, я ее вовсе не знаю, за что же я стану обижать ее, пользоваться ее горем?
Слова Лены больно задели Воропаева.
— Каким же горем? — с не совсем искренним удивлением спросил он.
— Таким горем, какое может быть у каждой женщины, когда ее бросают, — смело сказала Лена по-прежнему равнодушным голосом, и он почувствовал, как что-то новое проявилось в ее характере, — какая-то самостоятельность, смелость, которой он в ней еще не знал.
— Давай поговорим, Лена, — сказал он. — Что ты думаешь о нашей с тобой жизни?
Она обернулась.
— Нашей? — переспросила она с таким печальным удивлением, что он смутился.
— Своей жизни у меня пока нет, а за вашу я ничего не знаю, — договорила она.
— Как нет? А то, что у тебя появился дом, а то, что у тебя создались новые интересы, что ты стала другой, чем была? Ты не брани меня, я один раз понаблюдал, как ты с балкона подслушивала мои занятия с Поднебеско. Помнишь, когда мы с ним занимались историей?
Услышав, что Воропаев знает о ней что-то такое, что она от него скрывала, Лена покраснела. Лицо ее, выдав внутреннюю растерянность, стало вдруг злым, враждебным.
— Вы смешно говорите — наша! — перебила она его. — А в чем же «наша», Алексей Вениаминович? Что я с вами в одном доме живу? А что я действительно хотела подзаняться, да стыдно было вас просить и я потихоньку подслушала, как вы занимались с Юрой, так это какая же наша жизнь, это одна моя… Вы скажите, Алексей Вениаминович, кто я вам? Народ меня женой вашей величает, но ведь это же неправда? Постойте, не перебивайте меня. — Жена — это недаром говорится в простом народе — половина. А разве я половина ваша? Я и на четвертую часть не потяну. Ни в чем вы мне себя не раскрываете, душой своей меня не обняли, в сердце своем не приютили, вы мне только в своем доме местечко отвели. И за то, конечно, спасибо.