— Обязательно.
— О домишке-то подумай на спокое!..
— Ладно!
— Я попридержу, слышишь?
— Ладно!
…Солнце слепило до черноты. Белая голубятня внизу у моря горела окнами, как драгоценный камень.
«А счастье было так близко, так возможно…» Нет, в самом деле, почему ему не пойти к этому Чумандрину, почему не пожить в чудесной голубятне и почему должен он спать на чужих простынях и в чужих комнатах, работая у Корытова?
Вот нелепость же и нелепость!..
Ведь и ехал-то он, собственно, именно для того, чтобы поправиться, окрепнуть, — и для этой цели, единственно для этой цели, его и отпустили в Москве, так что никакой подлости он не совершил бы, расставшись с Корытовым…
Ведь не на всю жизнь примчался он сюда и связал себя словом с Корытовым, а временно, чтобы выправиться, встать на ноги и опять вернуться к любимому делу, в случае если выиграет сражение за себя. А не выиграет или растянется оно на долгие годы, так и у Корытова ему нечего будет делать.
— Ей-богу, донкихотство какое-то! — несколько раз повторил он вслух и дал слово на обратном пути обязательно заехать к Чумандрину и договориться, но где-то глубоко таилась мысль, что, конечно, он не уйдет к Чумандрину, потому что это было бы безусловно подло по существу, хотя внешне не подло. Эта мысль побеждала и издевку над собой и данное честное слово. Бывает так в жизни! И ничего не поделаешь.
Вчера, несмотря на свою схватку с Корытовым, ему стало жаль этого измученного трудной работой человека и казалось стыдным бросить его теперь, когда он увидел сложность здешней обстановки.
«Нет, надо помочь ему. Маленько помогу и уйду. Чтоб не сказал, что гастролер».
Итти было недалеко, и скоро легкая дорога и вдохновенное утро отвлекли его от мыслей о жизненном устройстве.
Он шел, шутливо приглядываясь к местности, как покупатель.
— Эх, какую бы хату тут можно поставить! — сказал он вслух, остановясь в растерянном умилении перед красного цвета скалою с обрывистыми краями, которая, выглянув из-за поворота, замерла в сумасшедшем прыжке к морю.
Он тут же, без раздумья, окрестил ее «Орлиным пиком», — и впрямь скала рисовалась сказочным гнездовьем горных орлов. Робкие и нежные птицы не могли бы ужиться на ней из-за пронзительных ветров и оголенной пустоты. Лишь два-три искалеченных непогодой тамариска да горбатая прилепившаяся к скале сосна были жителями голого камня.
«Какой орлиный простор!.. Как же тут не догадались поставить в старину какой-нибудь замок или обитель?..»
И он остановился и, забыв обо всем, минут двадцать строил в воображении «Орлиный дворец» с лестницей, выбитой в скале до самого моря, с огромным садом, террасами, нисходящими вниз, к прибрежной долине.