— Не ожидал я встретить тебя здесь, Опанас Иванович. Давно здесь?
— С армией. Первым на керченский берег вышел. Первый привет Григорию с Кубани принес. Слово тогда я, если помнишь, дал — поселиться там, где его курган, да не привела судьба… И кургана того не нашел, и место так изменилось, как и человек не меняется. Изгарцовали там — ничего не найдешь. Ну, так я решил сюда, по соседству.
Стоя посреди горницы, они заговорили сразу же о делах.
— Опанас Иванович, что у вас тут делается? Все коренные норовят переселиться куда-нибудь на сторону. В чем дело?
— Мог бы ты, слушай, с охотой начать новую жизнь там, где погибла жена или дети твои? Едва ли, а? Все бы о прошлом напоминало. Легко ли это, подумай. Этакое богатство создали мы за двадцать пять лет и на-ко — все в золе. Тут наплачешься больше, чем наработаешь.
— Значит, уходят на новое место, чтобы, забыв прошлое, лучше работать, — так, что ли?
— Точно.
— Однако ты слышал, что было у первомайцев? Они же новые люди, а все равно ни черта не делали.
— Поживешь, сам увидишь.
Беседуя, старик быстро накрыл стол, выставил на клеенку две бутылки с настойками своего рецепта, очистил тощую копченую шамаю, еще привезенную с Кубани, поставил на стол чайник. Воропаев опять невольно залюбовался легкими движениями его. Но все же старик был уже не тот, что прежде. Тело еще держалось, но дух его, видно, устал.
Огарнова чинно сидела, сжав руки между колен.
— Вы все равно как следователь, — недовольно произнесла она, — оттого вы и худой, и хворый, что такой любопытный.
Она вскинула на Воропаева свои шальные раскосые глаза.
— А чего вы у старых людей все любопытствуете, вы бы у молодых поспросили… Я, к примеру, тоже с себя всю анкету сыму. Хочете знать, почему я поехала в Крым? — с горьким вызовом спросила она. — Из-за мужа, из-за Виктора. Квелый он, трясучий, как вы знаете; доктора мне одно дундят — климат, климат, дайте общую перемену человеку. А тут как раз уполномоченный приезжает, — зимы, говорит, нет, чистый рай, два урожая инжиру, я все к чертям бросила, ни за грош продала — и сюда… Вот какая моя анкета. А Капица наш, чего тот, спросите, приехал? Капица вот отчего приехал — сыны его все погибли, не хотел на старом гнезде оставаться. А Гуров? А Гуров — байбак: «Я, говорит, вроде экскурсии сделаю, сроду никуда не ездил». А Рыбаков — тот сапожник, тому везде простор. Понятно вам?
Все более распаляясь, Огарнова быстро, зло и отчаянно рассказывала — и картина того, что двигало людьми, когда они собирались в незнакомые места, сразу прояснилась и стала понятнее Воропаеву. Конечно, всех подняла война. Фронт был не только на Дунае. Он был и на пожарищах станиц, на развалинах семейных благополучии, в поисках счастья, которое было сейчас необходимее хлеба.