– Стычки в отряде были? Только честно.
При этом подозрительно покосился на руку, потирающую щеку.
– Были.
– С кем? С Захаром были? С Мулицевым?
– С этими – нет. Хотя Захар ядом дышит. А так некоторым дал по рылу, за дело.
– Но-но, вот так это дело, поосторожней с рылом. Если за дело – тогда, конечно, ебиоть… Но лучше начальнику отряда сообщать.
Я усмехнулся так, что он расплылся в улыбке над очередной ахинеей – какой начальник отряда? Кто в лагере жалуется? Пидор разве что, и то – не каждый.
– М-да… В общем, поосторожней. Бить, вот так это дело, не надо. Надо, чтобы просто знали – что сила есть, ебиоть… Если что – постоять за себя можешь.
Я почувствовал, что он не может выпутаться из надзирательно-агитационного тона, но разговор заканчивать не хочет. Хочет еще о чем-то говорить. Понимает, что и я его представляю другим, не таким казенным.
– А вы в лагере давно? Вы не очень похожи на лагерное начальство.
– Давно. Очень давно. С молодости, вот так это дело… А чем не похож? – Он с любопытством взглянул на меня и улыбнулся. Улыбка его была совсем не лагерная.
– Ну-у, как-то более располагаете, – попытался польстить я, – не пытаетесь нагнать страху, что ли…
– Страху у нас Дюжев нагоняет. И сами на себя нагоняют. У меня профессия – Родине служить, ебиоть… И служить – хорошо там, куда поставили. Пока что – здесь. Поставят в другое место – буду служить не хуже.
Я ведь не просто так сюда попал. Учился, закончил несколько заведений… С отличием. И сейчас самообразованием занимаюсь, читаю много. Утром – пять километров кросс бегаю. Вечером – пять километров. Двадцать раз на перекладине, вот так это дело, каждый день, само дело, отжимаюсь, ебиомать.
Я молча кивал головой, понимая, что не являюсь первым слушателем его наставлений. Да и ему, пожалуй, за долгие годы службы надоело говорить одно и то же. Тем не менее мне казалось, что сейчас он говорит искренне. Я был не обычным заключенным, я был слишком известным и скандальным, чтобы ему не хотелось поговорить со мной хоть раз по душам. И он говорил.
Дружелюбно, иногда смешно закатывая под лоб глаза. В начале какой-нибудь важной фразы или предложения он глядел в потолок, высказывал ее, затем – в сторону, затем – на меня. Обычно с приговоркой – «вот так это дело». В конце он опускал взгляд на стол со словами – «само дело ебиомать». Таким образом, фраза делилась на три части, и никак нельзя было понять, какая из них главная. Например, обычный вопрос о самочувствии и выполнении плана звучал так:
«Та-а-к, само дело… Как здоровье, как самочувствие, как дома дела? (глаза в глаза) Чем на рабочем месте занимаешься?.. Бригада какая?.. На свиданье родственники приезжают, вот так это дело?., (глаза вверх)… Та-а-к… Руки покажи, мозоли… мозоли есть?.. Вижу. Ладно, давай, работай дальше, (глаза в сторону)… вот так это дело, ебиомать (глаза вниз)».