В один из майских праздников дали общий выходной, и вся зона маялась от безделья. Кто слонялся по двору, кто отсыпался, заморенный трудовыми буднями. После утренней проверки начальство исчезло. Остался только ДПНК– Шура Блатной, находящийся в легком подпитии, да несколько прапоров, которых праздничная лагерная жизнь вовсе не интересовала. Оглядев с высоты своего вахтового кабинета лагерные просторы, Блатной с грохотом захлопнул окно, и более его до вечера не видели.
Я вышел из локалки и быстро-быстро направился в клуб. Файзулла срисовывал какую-то очередную физиономию, поглядывая на стоящую перед ним фотографию. Лицо на фотографии было русское. На рисунке Файзуллы – с «башкирским уклоном». Глянув на него, я понял, почему Ленин, портреты которого висят в Бурятии, – «обуря– тенный», а в Уфе – «обашкиренный». Гены художника. Файзулла был верным сыном своего народа – любое вышедшее из-под его кисти лицо имело неистребимые черты Салавата Юлаева.
Последним мазком Файзулла поставил точку на очередном шедевре.
– Приветствую великого башкирского художника! – с порога засмеялся я.
– Приветствую великого поэта! – весело отозвался он, не отрывая глаз от портрета. – Что, Александр Васильевич, изнываете от безделья, хе-хе?.. А мы вот работаем не покладая рук. Даже шоу на втором отряде посмотреть некогда.
– Какое шоу?
– А ты что, не знаешь? – удивился он, оторвавшись, наконец, от кисти. – Не интересуетесь неформальной общественной жизнью колонии, Александр Васильевич. Сегодня у Мелеха день рождения. Тут один человек по секрету сказал, что лучший кент его поздравлять будет, с сюрпризом. Говорят, даже брагу три дня назад поставили, – хитро сощурился Файзулла. – А знаешь, на чем поедет? Ни за что не догадаешься…
– На тебе что ли, Файзулла, ха-ха? – засмеялся я.
– Не-е… На мне далеко не уедешь. Где сядешь – там и слезешь. Тут покруче есть извозчики.
– Ты на что, морда, намекаешь?
– Не намекаю. Знаю, что в телегу, что воду возит, будут пидоров запрягать, в ленточках, с бубенцами, хе-хе… Такое здесь было уже, правда, очень давно. Мелех скоро освобождается – почти пятнашку отмотал. На волю выходить боится. Не потому, что к зоне привык, а просто – воли шугается. Это у всех так, кто больше червонца оттянул: чем ближе к звонку, тем сильней колбасит. Ну вот, кенты и решили пошутить малость, повеселить его немного. Они и сами, правда, кто восемь, кто десять оттарабанили.